Раз в неделю Электронекрасовка рассказывает о событиях, произошедших в Москве и жизни москвичей в разные годы, основываясь на газетных и журнальных заметках и дневниковых записях. Представляем хронику быта с 9 по 15 апреля 1935 года. На этой неделе: москвичи жалуются на троллейбус № 45, который бьёт током; открылся весенний сезон на ипподроме, в первом заезде победили «Дагестан» и «Выдумка»; на Тверской улице появились вазы с живыми цветами; на фасаде Библиотеки Ленина устанавливают скульптуры писателей; «Москвошвей» выпустил к лету 96 000 белых брюк; в Третьяковке открылась выставка Серова.

9 апреля

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

Дмитриев и Конский. Гриша принёс мне Цвейга — биографию Марии-Антуанетты, на французском. Дмитриев, придя, сурово потребовал стакан молока и белый хлеб. У него, кажется, язва. Он выпивает молоко, ложится животом книзу на диван — и ему делается легче. Во всяком случае за ужином с аппетитом ел салат, икру, огурцы. Всё у нас было холодное на ужин, так как целый день не горел газ. И обеда не было. М.А. был в ударе, рассказывал о репетициях «Мольера», показывал Станиславского, Подгорного, Кореневу и совершенно классически — Шереметьеву в роли Рене, няньки Мольера. Потом показал Владимира Сергеевича, брата К.С. У Дмитриева катились градом слёзы — от смеху, он задыхался. Это, правда, смешно: Влад. Серг. умильно смотрит на собеседника святыми глазами, пожимает ему руку, а сам в это время бросает острый тревожный взгляд на вошедшего нового человека.

Гриша сказал, что он непременно придёт отправлять нас на посольский вечер, хочет видеть, как всё это будет. Очень заинтересован, почему пригласили.

10 апреля

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

Сергей порезал большой палец, да так сильно, что М.А. решил, что — калека, музыка кончена. (Он мечтает сделать из Сергея пианиста или дирижёра.)

М.А. взбесился, орал на него, на нас с Лоли, что не досмотрели. Сергей стоял, бледнел, синел. М.А. уложил его, перевязал палец. Вызвали Блументаля. Тот успокоил.

Вечером — к Леонтьевым.

Был в комендатуре НКВД. Вызывали для сдачи оружия. Есть приказ о полной сдаче огнестрельного и холодного оружия под угрозой строгого наказания. Можно иметь только по особому разрешению. У меня наган, прошедший всю империалистическую войну, Февральскую и Октябрьскую революции, гражданскую войну, борьбу с махновским бандитизмом, и служит мне до сих пор в командировках. Он мне дорог как многолетний боевой спутник, на который имею разрешение. Просил оставить наган и возобновить разрешение, но меня грубо обругали, сказали, что я гражданский работник и нет гарантии, что этот наган [не] может послужить для нового политического убийства. А поэтому разрешение аннулировано, и наган отбирается. Мне очень обидно, сильно расстроился.

Потеряла бумажник — 120 рублей. И постыдно захолонуло сердце. Точно от потери чего-то живого или от горестного события в нравственной области. Вот он где выдал себя — жалкий мещанишка, «тварь дрожащая». Послышался истошный голос в своём нутре, голос, каким кричат «воры!» или «грабят».

Вспомнился рассказ бабушки (потом вспомнился): «Притворила это я сундук — не помню, какую провизию, — сарацинское пшено, кажется, доставала и вижу: полсундука пустые. А лежало там 10 фунтов чаю — в подарок из Кяхты Федору Аф-чу (мужу) нам кум привёз, и лянсина, и цветочный, и зелёный. Все сорта — первосортные. А перед тем прислуга от нас отошла и совсем из Москвы уехала. Ну, я в ту же минуту догадалась, кто взял. Ахнула, да так и бухнулась без памяти в сундук, а он — крышкой меня по голове. Как только до смерти не убил, не понимаю».

11–12 апреля

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

Утром позвонил Жуховицкий. Когда мы можем назначить день — Боолену (секретарю посла) очень хочется пригласить нас обедать. М.А. вместо ответа пригласил Боолена, Тейера (тоже секретарь) и Жуховицкого к нам сегодня вечером.

Ужин — икра, лососина, домашний паштет, редиски, свежие огурцы, шампиньоны жареные, водка, белое вино.

Американцы говорят по-русски. Боолен совсем хорошо.

М.А. показал свои фотографии и сказал, что подаёт прошение о заграничных паспортах. Жуховицкий подавился. А американцы нашли, что это очень хорошо, что ехать надо.

Боолен хочет вместе с Жуховицким переводить на английский «Зойкину квартиру».

На прощанье сговорились — девятнадцатого придём к Боолену обедать.

Очень любопытный факт. Поздно вечером, возвращаясь домой по Мещанской, встретил моего старого знакомого ещё по Ржеву, Грязнова. Он занимает ответственный пост по госбезопасности в НКВД. Рассказал ему своё возмущение об отборе вчера нагана. Попросил вызволить. А он мне сказал, чтобы даже не пытался, могу попасть под подозрение. Строжайший приказ об изъятии всего оружия. Если в моей библиотеке имеется литература Троцкого, Зиновьева, Каменева, Преображенского и других оппозиционеров, надо поскорей избавиться, если обнаружат при обыске, будет поводом к обвинению в принадлежности к врагам народа. На мое замечание, [что] я научный сотрудник по общественным политическим наукам, она мне необходима для критики, Грязнов ответил, что в этом разбираться на станут и придётся отвечать. Лучше надо поскорей избавиться. Поразительно. Почему такое паническое настроение и наступление на личное разрешённое оружие, на оппозиционную литературу. Очень, очень странно. Но ничего не поделаешь. Надо подчиняться.

13–14 апреля

***

***

Письмо от Николая из Парижа: «Зойкину квартиру» всё-таки хотят ставить в театре «Vieux Colombier». Николай пишет, что группа актёров (б[ывших] актёров Художественного театра) ставит в Северной Америке «Дни Турбиных». Кто будет охранять права М.А.?

М.А. днём ходил к Ахматовой, которая остановилась у Мандельштамов.

Ахматовскую книжку хотят печатать, но с большим выбором.

Жена Мандельштама вспоминала, как видела М.А. в Батуме лет четырнадцать назад, как он шёл с мешком на плечах. Это из того периода, когда он бедствовал и продавал керосинку на базаре.

Оля рассказывала: Станиславский, услышав, что Булгаков не пришёл на репетицию из-за невралгии головы, спросил:

— Это у него, может быть, оттого невралгия, что пьесу надо переделывать?

Диван Аллы. 8 утра. Мысль (болезненная).

Мы, я и сверстники мои, интеллигенты, — дети предрассветной, переходной, нет, не переходной, а переломной и при этом костоломной эпохи. И перелом этот, сокрушающий кости, может быть, отменяющий их во имя нового органического строения души, прошёл через так называемых декадентов — Брюсова, Сологуба, Гиппиус, Добролюбова, Белого и др. Кто не был, как я, настоящим декадентом, всё равно переламывал свои кости на «переоценке ценностей» Ницше и глотал змею «вечного возвращения», т.е. бессмыслицы бытия и гордыни кирилловского человекобога. Мы были не только раздвоены и обескрылены, как Ставрогин «Бесов», мы были растроены, расчетверены, раздесятеряны. Нам надо было соощутить в себе множество различных ликов и не сойти от этого с ума. Из них надо было создать себе своё новое «я». Спасаясь от хаоса и в жажде самосозидания, люди бросались в «неохристианство» — Гиппиус, Мережковский, Эрн, Свенцицкий и т.д.; в теософию и антропософию, как Белый; в сектантство, как Добролюбов; в «творчество из ничего», как Шестов, путь которого роковой и страшный, но единственный реальный путь, — к нему взывал самый жребий раздробления, сокрушения костей (ведь сокрушались кости не только своего «я», но и всего мироздания). Никакая философия, никакая доныне установленная догма для видевших крушение «тысячелетних ценностей» не может быть спасительной до конца. Может та или другая дисциплина — только помочь временно в процессе самособирания и сотворения нового внутреннего мира.

Тут должна пройти ось через личное творчество и через акт свободной сыновности Отцу. Где есть этот акт, хотя бы в его предначертании и в готовности на него — зарождается новая тварь, начинается новая жизнь. Богосыновство («…сыны свободны»).

15 апреля

***

***

***

***

***

***

***

***

Фонды Библиотеки имени Н.А. Некрасова сегодня — это более 1 000 000 изданий, включающих художественную, научную и научно-популярную литературу, книги на иностранных языках, газеты и журналы, редкие книги и коллекции графики, аудиокниги и спектакли, электронные базы данных и многое другое. Большую часть периодики и книг можно найти в электронной библиотеке Некрасовки по адресу electro.nekrasovka.ru

*Дневниковые записи из электронного корпуса личных дневников «Прожито».