что ступеней было почти не видать и вмѣсто нихъ образовалась одна покатость изъ застывшей крови». Подъ бревенчатыми не
плотными полами находилась «смрадная трущоба и въ ней никогда невынимаюіціеся неосмоленные деревянные ящики для крови, которая, переливаясь чрезъ края ихъ на землю, гнила въ ней». За
гоны представляли изъ себя открытыя немощеныя пространства,
обнесенныя только слегами; приводимый для убоя скотъ стоялъ по колѣно въ грязи, иногда по суткамъ безъ пиіци и безъ вся
кой защиты отъ непогоды. Дворы, на которыхъ мѣстами валялись содранныя кожи, рога и копыта, были до того грязны, что пе
ребраться черезъ нихъ можно было только по досчатымъ мосткамъ и кое-гдѣ насыпаннымъ дорожкамъ; навозъ, накоплявшійся на дворахъ, свозился только весною и осенью; смѣшанный съ кровью и содержимымъ желудковъ и кишекъ онъ давалъ такой букетъ, что, по словамъ одного отчета, запахъ, происходящій отъ топки сала, по сравненію съ этимъ былъ нечувствителенъ. Всѣ отчеты сходятся въ томъ, что ни на одной бойнѣ не употреблялась вода,
«такъ необходимая для отвращенія неудобствъ и вреда народному здравію и при производствахъ далеко менѣе неопрятныхъ». Колодцевъ обыкновенно не было вовсе; тамъ же, гдѣ они были, вода оказы
валась до того испорченной, что пить ее могли только свиньи; прочій скотъ, за неимѣніемъ водопоевъ, томился жаждой. Ни при одной бойнѣ не имѣлось выгребныхъ ямъ, вслѣдствіе чего всѣ отбросы частью гнили на открытомъ воздухѣ, заражая окрестности, частью сносились въ дождливое время чрезъ овраги и ручьи въ Москвурѣку, въ Яузу и Синичку. Вліяніе боенъ на почву близъ лежащихъ мѣстъ было настолько велико, что еще въ 1909 году, при пріѣздѣ въ Москву Софійскаго Городского Головы, ему указы
вали на мѣстность, занятую .когда-то частными бойнями. «Вотъ уже больше двадцати лѣтъ», говорили ему: «какъ снесли бойни,
а до сихъ поръ воняетъ». Времени для отравленія боенскихъ окрестностей было достаточно. По полицейскимъ свѣдѣніямъ, собраннымъ еще въ 1859 году, самой новой изъ боенъ было свыше двадцати лѣтъ; нѣкоторымъ ко времени составленія свѣдѣній перевалило за шестьдесятъ, при чемъ онѣ дряхлѣли безъ какихъ бы то ни было исправленій или усовершенствованій.
И способы убоя совершенно соотвѣтствовали виду боенъ. Только при постороннихъ зрителяхъ убой производился посредствомъ ножа. Обычно же прибѣгали къ помощи молотка, а еще чаще—большого мясничьяго топора. При такихъ условіяхъ понятно, что «убой одного быка 6-ю бойцами», какъ говорится въ одномъ отчетѣ: «совершался просто и скоро, не болѣе, какъ въ полчаса».
Бойцы жили, большею частью, при бойняхъ же въ малень
кихъ избахъ, въ которыхъ помѣщалось и нѣчто въ родѣ конторы,
плотными полами находилась «смрадная трущоба и въ ней никогда невынимаюіціеся неосмоленные деревянные ящики для крови, которая, переливаясь чрезъ края ихъ на землю, гнила въ ней». За
гоны представляли изъ себя открытыя немощеныя пространства,
обнесенныя только слегами; приводимый для убоя скотъ стоялъ по колѣно въ грязи, иногда по суткамъ безъ пиіци и безъ вся
кой защиты отъ непогоды. Дворы, на которыхъ мѣстами валялись содранныя кожи, рога и копыта, были до того грязны, что пе
ребраться черезъ нихъ можно было только по досчатымъ мосткамъ и кое-гдѣ насыпаннымъ дорожкамъ; навозъ, накоплявшійся на дворахъ, свозился только весною и осенью; смѣшанный съ кровью и содержимымъ желудковъ и кишекъ онъ давалъ такой букетъ, что, по словамъ одного отчета, запахъ, происходящій отъ топки сала, по сравненію съ этимъ былъ нечувствителенъ. Всѣ отчеты сходятся въ томъ, что ни на одной бойнѣ не употреблялась вода,
«такъ необходимая для отвращенія неудобствъ и вреда народному здравію и при производствахъ далеко менѣе неопрятныхъ». Колодцевъ обыкновенно не было вовсе; тамъ же, гдѣ они были, вода оказы
валась до того испорченной, что пить ее могли только свиньи; прочій скотъ, за неимѣніемъ водопоевъ, томился жаждой. Ни при одной бойнѣ не имѣлось выгребныхъ ямъ, вслѣдствіе чего всѣ отбросы частью гнили на открытомъ воздухѣ, заражая окрестности, частью сносились въ дождливое время чрезъ овраги и ручьи въ Москвурѣку, въ Яузу и Синичку. Вліяніе боенъ на почву близъ лежащихъ мѣстъ было настолько велико, что еще въ 1909 году, при пріѣздѣ въ Москву Софійскаго Городского Головы, ему указы
вали на мѣстность, занятую .когда-то частными бойнями. «Вотъ уже больше двадцати лѣтъ», говорили ему: «какъ снесли бойни,
а до сихъ поръ воняетъ». Времени для отравленія боенскихъ окрестностей было достаточно. По полицейскимъ свѣдѣніямъ, собраннымъ еще въ 1859 году, самой новой изъ боенъ было свыше двадцати лѣтъ; нѣкоторымъ ко времени составленія свѣдѣній перевалило за шестьдесятъ, при чемъ онѣ дряхлѣли безъ какихъ бы то ни было исправленій или усовершенствованій.
И способы убоя совершенно соотвѣтствовали виду боенъ. Только при постороннихъ зрителяхъ убой производился посредствомъ ножа. Обычно же прибѣгали къ помощи молотка, а еще чаще—большого мясничьяго топора. При такихъ условіяхъ понятно, что «убой одного быка 6-ю бойцами», какъ говорится въ одномъ отчетѣ: «совершался просто и скоро, не болѣе, какъ въ полчаса».
Бойцы жили, большею частью, при бойняхъ же въ малень
кихъ избахъ, въ которыхъ помѣщалось и нѣчто въ родѣ конторы,