провел несколько лет за границей, был учеником знаменитого языковеда Потебпи, u 1884 г. защитил магистерскую диссертацию. „Опыт изучения вакхических культов индо
европейской древности , в 1887 г.—докторскую „Чх истории культа огня у индусов в эпоху вед“, читал лекций сначала в казанском, а потом в харьковском университете, кроме своих двух диссертаций успел написать множество других специальных работ, и вдруг, около половины 90-х годов рез
ко изменил направление своей деятельности, отодвинув на задний план специально научные занятия и выступив с целой серией работ, разбиравших художественные произведения русской литературы. И прежде всего с нашумевшей книгой „Этюды о творчестве Тургенева , появившейся в
1896 г. За книгой о Тургеиеве последовали работы о Тол. стом, Пушкине, Герцене, Салтыкове, Гоголе, Чехове, Горьком, Гейне, Гёге и наконец многотомная „История русской интеллигенции*. И можно сказать: ученый лингвист и санскритолог не напрасно обратился к литературе, не напрасно вор
вался в домены русской критики. Он совершил в ней серьез
нейший переворот. Одинаково чуждый и публицистической и входившей в моду к 90-м годам импрессионистко-эстетической критике, он внес в эту новую для него сферу ведения навыки ученого исследователя, обогатив ее методами превосходно разработанного им психологического анали
за. Его психологический анализ оперировал не с оторванной от жизни в ее целом индивидуальной психологией.
Овсянико-Куликовский умел всегда с необыкновенным но кусством вставлять эту индивидуальную психологию в рамки коллективной, в перспективу истории и объяснить ее ими. Он делал одинаково объектами своих изысканий и психо
логию творчества художника, и психологию его художественных образов, начавших жить самостоятельной жизнью, от
делившись от своего творца. Он ввел нас в толстовскую, гоголевскую, тургеневскую лаборатории творчества и по художественным созданиям корифеев русской литературы сумел воспроизвести перед нами эволюцию переживаний рус
ской интеллигенции и смену ее психологических характе-. ров, как своего рода закономерный процесс.
Как ученый, привычный к методологии, он не мог, разумеется, остаться вне сферы методологии марксизма. Пишуще
му эти строки он сам неоднократно называл себя учеником безвременно умершего Н. И. Зйбера, одного из самых ранних последователей марксизма в России. Впрочем, он не был заправским марксистом в общепринятом, в общественно-ио
европейской древности , в 1887 г.—докторскую „Чх истории культа огня у индусов в эпоху вед“, читал лекций сначала в казанском, а потом в харьковском университете, кроме своих двух диссертаций успел написать множество других специальных работ, и вдруг, около половины 90-х годов рез
ко изменил направление своей деятельности, отодвинув на задний план специально научные занятия и выступив с целой серией работ, разбиравших художественные произведения русской литературы. И прежде всего с нашумевшей книгой „Этюды о творчестве Тургенева , появившейся в
1896 г. За книгой о Тургеиеве последовали работы о Тол. стом, Пушкине, Герцене, Салтыкове, Гоголе, Чехове, Горьком, Гейне, Гёге и наконец многотомная „История русской интеллигенции*. И можно сказать: ученый лингвист и санскритолог не напрасно обратился к литературе, не напрасно вор
вался в домены русской критики. Он совершил в ней серьез
нейший переворот. Одинаково чуждый и публицистической и входившей в моду к 90-м годам импрессионистко-эстетической критике, он внес в эту новую для него сферу ведения навыки ученого исследователя, обогатив ее методами превосходно разработанного им психологического анали
за. Его психологический анализ оперировал не с оторванной от жизни в ее целом индивидуальной психологией.
Овсянико-Куликовский умел всегда с необыкновенным но кусством вставлять эту индивидуальную психологию в рамки коллективной, в перспективу истории и объяснить ее ими. Он делал одинаково объектами своих изысканий и психо
логию творчества художника, и психологию его художественных образов, начавших жить самостоятельной жизнью, от
делившись от своего творца. Он ввел нас в толстовскую, гоголевскую, тургеневскую лаборатории творчества и по художественным созданиям корифеев русской литературы сумел воспроизвести перед нами эволюцию переживаний рус
ской интеллигенции и смену ее психологических характе-. ров, как своего рода закономерный процесс.
Как ученый, привычный к методологии, он не мог, разумеется, остаться вне сферы методологии марксизма. Пишуще
му эти строки он сам неоднократно называл себя учеником безвременно умершего Н. И. Зйбера, одного из самых ранних последователей марксизма в России. Впрочем, он не был заправским марксистом в общепринятом, в общественно-ио