Перенесеніе царской резиденции на берега Невы было, несомнѣнно, крупнымъ фактомъ въ исторіи Москвы, ярко отразившимся и на ея обликѣ. Не слѣдуетъ однако преувеличивать значеніе этого факта. По волѣ преобразователя, утвердившаго столицу обновленной Россіи въ своемъ излюбленномъ невскомъ «парадизѣ», Москва перестала быть «царствующимъ градомъ», но тогда же обнаружилось, что не одному этому титулу она была обязана мѣстомъ, какое она занимала въ національной жизни. Опустѣлъ кремлевскій царскій дворецъ, но національная святыня осталась въ стѣнахъ Кремля. Удалились правительство и царскій дворъ, но не заглохла промышленная и торговая жизнь въ московскихъ посадахъ, которые продолжали шириться и развиваться. Въ сознаніи народа Москва оста
лась попрежнему національнымъ центромъ, и такому значенію ея соотвѣтствовалъ вполнѣ и характеръ ея внѣшняго облика въ XVIII вѣкѣ. Вдали отъ властной руки, въ новой столицѣ втискивавшей русскую жизнь въ иноземныя формы, предоставленная самой себѣ, Москва была тогда типичнымъ великорусскимъ городомъ, въ которомъ рѣшительно преобладали черіы сельскаго быта, «большою деревней»,—эпитетъ, оправдывавшійся ея внѣшностью даже въ прошломъ столѣтіи.
Въ концѣ XVII вѣка только ближайшія къ Кремлю части московскаго посада носили опредѣленно выраженный городской характеръ. Это ядро городского поселенія со всѣхъ сторонъ облегали слободы, жившія въ условіяхъ вполнѣ сельскаго быта, и подлинныя села со всякими угодьями. Исключеніе составляло лишь мѣстопребываніе иноземной колоніи, — Нѣмецкая слобода на Яузѣ, имѣвшая видъ небольшого европейскаго городка.
Эти характерныя, такъ сказать, основныя черты своей наружности Москва сумѣла удержать почти въ полной неприкосновенности въ теченіе всего
XVIII вѣка. Ихъ не могли изгладить ни заботы Петра I, правда, очень кратковременныя, о насажденіи въ древней столицѣ новаго «регулярства», ни позднѣйшія, всегда болѣе или менѣе экстренныя и безсвязныя, мѣропріятія, направленныя къ измѣненію ея традиціонной внѣшности. Куль
лась попрежнему національнымъ центромъ, и такому значенію ея соотвѣтствовалъ вполнѣ и характеръ ея внѣшняго облика въ XVIII вѣкѣ. Вдали отъ властной руки, въ новой столицѣ втискивавшей русскую жизнь въ иноземныя формы, предоставленная самой себѣ, Москва была тогда типичнымъ великорусскимъ городомъ, въ которомъ рѣшительно преобладали черіы сельскаго быта, «большою деревней»,—эпитетъ, оправдывавшійся ея внѣшностью даже въ прошломъ столѣтіи.
Въ концѣ XVII вѣка только ближайшія къ Кремлю части московскаго посада носили опредѣленно выраженный городской характеръ. Это ядро городского поселенія со всѣхъ сторонъ облегали слободы, жившія въ условіяхъ вполнѣ сельскаго быта, и подлинныя села со всякими угодьями. Исключеніе составляло лишь мѣстопребываніе иноземной колоніи, — Нѣмецкая слобода на Яузѣ, имѣвшая видъ небольшого европейскаго городка.
Эти характерныя, такъ сказать, основныя черты своей наружности Москва сумѣла удержать почти въ полной неприкосновенности въ теченіе всего
XVIII вѣка. Ихъ не могли изгладить ни заботы Петра I, правда, очень кратковременныя, о насажденіи въ древней столицѣ новаго «регулярства», ни позднѣйшія, всегда болѣе или менѣе экстренныя и безсвязныя, мѣропріятія, направленныя къ измѣненію ея традиціонной внѣшности. Куль