были большія сѣви, поднималась съ низу лѣстница; толпы народу всходили и сходили; тѣсвота, шумъ, говоръ; едва проберётся. Слышались какіе-то музыкальные звуки, но ни о картинахъ, ни о гравюрахъ нѣтъ больше и помиву. Вотъ новая узкая и длин
ная галлерея; какая-то бѣлокурая миссъ задаётъ звучный концертъ на огромномъ органѣ; опять толпа, опять давка! Останавливаются, слушаютъ, любуются видомъ, который открывается отсюда внизъ на главную, полную народомъ галлерею...Даль
ше, дальше, не унывай Вадимъ—развѣ тебѣ ничего не шепчетъ внутренній голосъ? Вотъ пошли стереоскопы; снова толпа, снова шумъ и говоръ; какіе-то дикіе звуки долетаютъ до ушей—это стукъ отъ машинъ въ работѣ; недалеко видно и машинное от
дѣленіе, предѣлъ зданія выставки!—Дальше, дальше, не жалѣй
плечъ, продирайся! Вотъ опять лѣстница, опять поднимаются и спускаются, опять грудью вперёдъ, не сходи внизъ, а всё прямо, да прямо—награда ждётъ впереди. Наконецъ, снова гравюры, снова кое-какіе картины—это продолженіе той узкой гал
лереи, это конецъ ея за куполомъ уже, который вы обошли при его основаніи, Близко, близко, и вотъ въ концѣ-то этого конца, не такъ какъ въ главной картинной галлереѣ надъ дверями, а въ самыхъ дверяхъ скромная надпись: Russian oil-pictures, тоесть: «русскія картины, писанныя маелянными красками».
Скажите, какая же была нужда публикѣ забираться куда-то, въ такую даль, за толпу и давку, за органы и стереоскопы? Какая нужда была забираться человѣку въ какой-то дальній уголъ, въ конецъ, къ предѣламъ, человѣку, который ужъ насмотрѣлся вдоволь картинъ, усталъ отъ впечатлѣній! Какая нуж
да тѣсниться за переходы, за лѣстницы; зачѣмъ сворачивать на
какой то проселокъ, въ отдаленный, уединенный чуланъ, когда и по главной дорогѣ устапешъ до изнеможенія, до обморока отъ всевозможныхъ ощущевій. Вѣдь туда, въ даль, въ конецъ, въ уединеніе, складывается по общепринятому правилу хламъ; такъ разсуждали конечно многіе и разсуждали совершенно раціонально.
Правда пѣтухъ нашёлъ жемчужное зерно не только вдали, у предѣловъ; но хуже того, онъ нашзлъ его «навозну кучу раз
рывая», но изъ этого не слѣдуетъ, чтобъ и всѣ разрывали такія кучи въ сладкой надеждѣ найти жемчужину! Конечно, можно было подняться по одной изъ тѣхъ боконыхъ лѣстницъ,
о которыхъ мы говорили, но мы и не споримъ о томъ, что возможно было найти ваши картины, мы не споримъ о томъ, что заблудившійся попадалъ къ нимъ, но въ томъ то и дѣло, что попадалъ только заблудившійся, а воякій мало-мальски лю
бившій искусство, шёлъ въ главную галлерею, уставалъ тамъ, утомлялся и конечно сходилъ внизъ, лишь только кончались картины. Видалъ ихъ конечно и спеціалистъ, бродившій всюду, но не видала публика, та середина, между блуждающими и спеціалистами, для которой преимущественно и выставляются картины!
Впрочемъ, нѣтъ худа безъ добра: въ это отдѣленіе наши русскіе посѣтители выставки ходили отдыхать отъ тѣсноты, и могли тамъ наслаждаться на свободѣ, даже иногда поправить галстухъ, разстегнуть, пожалуй, жилетъ, не опасаясь оскорбить этимъ какую-нибудь требовательную на приличія англійскую миссъ или леди. Значитъ мы можемъ утѣшиться: обратная сторона медали хороша. Впрочемъ, это было еще лучшее помѣщеніе нашихъ картинъ.
Извѣстно, какъ искусно было устроено наше промышленное отдѣленіе. По убранству, оно стояло гораздо ниже турецкаго и китайскаго и всѣхъ другихъ европейскихъ. Въ одинъ изъ угловъ этого-то нашего промышленнаго отдѣленія затесались какъ-то и многія наши картины; не то чтобы изъ послѣднихъ; вовсе нѣтъ. Здѣсь была «Проповѣдь на Патмосѣ»—Моллера; здѣсь была картина Трутовскаго, одна изъ работъ Айвазовскаго, «Соренто» Лагоріо,
работы Капкова, нѣсколько картинъ Левицкаго и другихъ. Мы
ужъ не говорамъ о томъ, что здѣсь еще труднѣе было найти наши картины, чѣмъ въ галлереѣ, да главная сила въ томъ, что мало было проку для того, кто и находилъ пхъ.
Помѣщались эти картины въ галлереѣ втораго этажа. Потолокъ ея былъ довольно низокъ и въ нёмъ не было просвѣ
товъ. Съ одной стороны тянулась главная галлерея, хорошо ос
вѣщенная; но свѣтъ не могъ проходить изъ нея прямо отъ
оконъ, потому что на дорогѣ, по прямой линіи встрѣчался ему упомянутый нами низкій потолокъ; свѣтъ заходилъ такъ себѣ,
пзъ милости, и освѣщалъ тѣ предметы, которыя были внизу на столахъ и еле-еле кое какими отраженіями забирался по стѣнѣ вверхъ, гдѣ висѣли картины. Почти такимъ-же образомъ и точно также скудио заходилъ свѣтъ съ другой стороны, п напрасно сталъ бы зритель напрягать свое зрѣніе; онъ не могъ разсмо
трѣть большей части картинъ, если не былъ знакомъ съ ними предварительно. Можетъ быть, по новости положенія, тутъ было весело нашимъ картинамъ, потому что до того онѣ, безъ сомнѣнія, не бывали въ подобномъ обществѣ; тутъ въ сосѣдствѣ бы
ло и сало, и сапоги, и пенька, и минералы; однимъ словомъ, тутъ можно было завести знакомство съ чѣмъ угодно.
Были, правда, въ мануфактурномъ отдѣленіи п еще кое-ка
кія картины, напримѣръ какой-то хламъ изъ Греціи, который нельзя сравнить съ работами нашихъ только что начинающихъ учениковъ, но и этотъ хламъ былъ не во второмъ этажѣ, а внизу; не въ потёмкахъ; а на свѣту; не въ захолустьѣ, кото
рое нужно было отыскивать, а на виду. Да что ужъ говорить
объ мануфактурномъ отдѣленіи, когда и въ лучшемъ помѣщеніи нашихъ картинъ, въ той узкой галлереѣ, о которой мы говорили, нельзя было хорошо видѣть нижняго ихъ ряда. Взгляните напр. на нашъ рисунокъ, обратите вниманіе на ростъ человѣка и вы увидите въ какомъ разстояніи висѣлъ этотъ рядъ отъ пола. Чтобъ видѣть нѣкоторыя, особенно тѣ пзъ нихъ, на которыхъ предметы были въ маломъ размѣрѣ, нужно было присѣсть на корточки. Красивая поза! Да наконецъ, если зритель съ самоотверженіемъ и сгибался въ три погибели, то тѣнь отъ его головы падала на картину, н рѣшительно ничего нельзя было разсмотрѣть. Зачѣмъ же, скажите, эти картины сдѣлали путешествіе въ Лондонъ? Затѣмъ что-ли, чтобъ доказать наше неумѣнье или нежеланіе похлопотать о приличномъ для нихъ по
мѣщеніи, или, пожалуй, нашу недобросовѣстность? Затѣмъ что-ли, чтобъ разныя націи, столкнувшіяся въ Лондонѣ, могли изслѣдовать передъ нашими картинами свою международную способность къ гимнастикѣ? Не лучше лп, наконецъ, было бы на
нять тутъ же, около выставки, особое помѣщеніе для тѣхъ картинъ, которыя неудобно было повѣсить на отведенномъ про
странствѣ. Такъ сдѣлало одно изъ германскихъ государствъ. Отчего же бы не сдѣлать того-же п намъ? Лишніе расходы?— по денегъ у васъ не жалѣли. Не догадались?—но нельзя же вездѣ и во всякомъ случаѣ держаться главнаго правила: исполнить буквально по приказанію, да и умыть себѣ руки? Не смѣла распорядиться сами—спроси; телеграфъ къ услу
гамъ каждаго. Мы уже не говоримъ о размѣщеніи картинъ; мѣста было мало, такъ и придерживались не сюжетовъ, не исто
рической послѣдовательности художниковъ, а величины рамъ. Такъ, напримѣръ, въ одномъ ряду висѣли: «Марія Магдалина»— Иванова, прекрасный портретъ «Екатерины II»—Левицкаго и «Ло
шадь»—Сверчкова, та самая картина, которая у насъ на рисункѣ ниже всѣхъ другихъ. «Сватовство майора»—Федотова, съ не
большими, какъ извѣстно, фигурами, убралось въ самый верхъ. Каталогъ французскимъ произведеніямъ, напечатанный въ импе
раторской типографіи, явился въ Лондонъ въ самомъ началѣ мая. Это былъ толстый томъ въ 500 страницъ Или больше. Тамъ показано было число экспонентовъ по каждому отдѣлу, распредѣленіе пхъ заведеній по разнымъ департаментамъ Франціи,