етвія». «Будь чѣмъ хочешь, писалъ Станкевичъ къ Бѣлинскому въ 1836 году» хоть журналистомъ, хоть альманатвикомъ—веб Судетъ хорошо, только будь посмирнѣе». Но не нужно забывать, что пылкая душа Бѣшіскаго, въ которой было много даже тонкой деликатности, прошла сквозь тяжёлый гвбтъ обсто
ятельствъ, почти неизвѣстный его товарищамъ и друзьямъ. Онъ получилъ совсѣмъ другое воспитаніе, чѣмъ они, и это суровое уединённое воспитаніе закрыло душу его твёрдымъ павцыремъ.
Первый, пробившійся сквозь эту кору, отыскавшій душу его, угадавшій ея способность къ симпатіи и жажду сочувствія, пер
вый, успокоившій её свопмъ мягкимъ, благороднымъ и тёплымъ участіемъ—былъ Станкевичъ. Свѣтлый ликъ Станкевича жилъ съ Бѣливскимъ до коица и конечно много способствовалъ къ
устройству безукоризненво чистаго его характера, которому отдаютъ справедливость и самые литературные враги его(*).
Но прекращеніи Телескопа въ 1836 году, В. Г. Бѣлинскій остался безъ постоянныхъ занятій. Однажды онъ даже собирался ѣхать за границу, въ качествѣ домашняго учителя, съ ка
кимъ нибудь семействомъ(**). Впрочемъ плавы, составленные Бѣлинскимъ для своей жизни, всѣ почти рушились, потому-что съ 1838 года онъ нашелъ занятіе, соотвѣтствовавшее его на
клонностямъ: онъ припялъ редакцію Московскаго НиолюЬат е.гя. Этотъ журналъ извѣстенъ менѣе, чѣмъ Телеграфъ и Телескопъ, а между тѣмъ, онъ былъ лучшимъ по своему строгому направ
ленію и художественному составу. Въ 1838 и 1839 годахъ всѣ сотрудники Московскаго Наблюдателя принадлежала къ бывшему
кружку Ставкевича и были юношами безъ всякаго литературнаго
имени. Въ послѣдствіи почти каждый изъ нихъ составилъ себѣ благородную и прочную извѣстность въ пашей литературѣ. Дру
жескій кружокъ В. Г Бѣлинскаго и вмѣстѣ съ тѣмъ сотрудниковъ Московскаго Наблюдателя составляли преимущественно мо
лодые люди только что вышедшіе изъ московскаго университета, съ горячею любовію къ дѣлу, съ благородными убѣжденіями, съ талантами; всѣ опа съ жадностью и наслажденіемъ преда
вались философскимъ отвлеченностямъ: одинъ разбиралъ не безъ труда Гегелеву логику, другой—читалъ не безъ усилія его эстетику, третій—изучалъ его феноменологію духа; всѣ сходи
лись почти ежедневно и сообщали другъ другу своа открытія, толковала, спорили до усталости ц расходились далёко за яол
(‘) Бѣлинскій ст. благоговѣніемъ вспоминалъ о Станкевичѣ и въ послѣдній періодъ своей дѣятельности, п единственный порядочный портретъ Станкевича, акварелью, принадлежалъ Бѣлинскому и ностоянио находился въ его кабинетѣ.
(**) По пмѣшшшел у пасъ подъ рукою матеріаламъ для біографіи В. Г. Бѣлинскаго, мы не могли опредѣлить время его перваго знакомства съ Станкевичемъ. Г. Свіяжскій, въ споемъ
біографическомъ очеркѣ Бг.лнік каго, говоритъ (стр. 22), что
ио паденіи Телескопа, Бѣлинскій дни идея почти всѣхъ средствъ въ существованію; во тутъ онъ встрѣтился съ Станкевичемъ и сго друзьями и они nine іи его. Слѣдовательно встрѣча съ Станкевичемъ была въ 1836 году. Но во 1) изъ переписки Станкевича видно, что онъ писалъ къ Бѣлянскому еще въ183і году и находился съ нямъ тогда уже въ очень короткихъ отношеніяхъ (см. стр, 106 изданныхъ II. В. Анненковымъ пи
семъ Станкевича); во 2) II. В. Анненковъ, въ своей біографіи Станкевича, положительно говоритъ, что «Литературныя Мечта
нія» написаны полъ вліяніемъ идей кружка Станкевича (стр. 39); наконецъ въ 3) Бѣлинскій былъ въ университетѣ въ одно вре
мя съ у.; нкевичемъ и потому могъ уже тамъ сблизиться съ нимъ.
ночь. Сколько молодости, свѣжести силъ, усилій ума потрачено на разрѣшеніе вопросовъ, которые теперь, черезъ 25 лѣтъ, кажутся смѣшиымн! Сколько кипѣнія крови, сколько увлеченій и заблужденій....Но всё это не пропало даромъ. До истовы лю
ди добираются не вдругь(*). Такимъ образомъ, возобновившійся подъ новой редакціей Московскій Наблюдатель сдѣлался органомъ германской философіи и именно гегелевской То было время
перваго знакомства съ Гегелемъ. Глубокія истины, развиваемыя нѣмецкимъ мыслителемъ, его могучая п изумительно сильная діалектика, всё это на первыхъ порахъ увлекло молодыхъ, спо
собныхъ людей въ новый міръ всеобнимающей науки; Гегель былъ для нихъ неногрѣшнтельнымъ жрецомъ науки, стоявшимъ внѣ критики; каждое его слово и положеніе, въ буквальномъ смыслѣ, принималось .за законъ; никому и въ голову ие приходило провѣрить его истины, обличить его въ частной непослѣ
довательности и противорѣчіи самому себѣ, созвать, что его принципы часто вели совершенно не къ тѣмъ результатамъ, ко
торые онъ выводилъ нзъ ннхъ. Бѣлинскій, всегда энтузіастъ а постоянно склопиый къ увлеченіямъ, горячо принялся за изу
ченіе Гегеля, и въ пылу не замѣтилъ двойственности его си
стемы. Впрочемъ, спачала это было дѣйствительно невозможно,
до такой степени эта система была прикрыта блистательной и сильной діалектикой. Даже въ Германіи, самые зрѣлые и силь
ные умы, только послѣ долгаго изученія, замѣтили внутреннее несогласіе основныхъ началъ Гегеля съ его выводами. Бѣлинскій, какъ и всѣ, подпалъ подъ его обаяніе п дошёлъ до крайности, Увлекшись знаменитою формулою, извлечённою нзъ фи
лософіи Гегеля, что «всё дѣйствительное разумно», дошёлъ до того, что всякій обществеввый протестъ казался ему преступленіемъ, насиліемъ.
Свѣтлый взглядъ В. Г. Бѣлппсксго затуманивался всё болѣе и болѣе; врождённое ему эстетическое чувство подавлялось не
умолимой теоріей. Его свободвой, въ высшей степени гумаппой природѣ, тяжело, неловко, тѣсно п душно бы :о такое рабское подчиненіе философскимъ категоріямъ и формуламъ. Къ этому напряжённому состоянію духа присоединились еще размолвки съ пріятелями и недружелюбпое столкновеніе съ кружкомъ Огарева. Нужво замѣтить, что общество молодыхъ людей, составлявшихъ этотъ кружокъ, воспиталось и развилось совершенно подъ дру
гими условіями, чѣмъ друзья Станкевича, Такія отвлечеиныя науки, какъ философія, не могли овладѣть его вниманіемъ. Кру
жокъ Огарева былъ слишкомъ близокъ землѣ, текущимъ интересамъ и вопросамъ того времепп, чтобы прилѣпляться къ умо
зрительнымъ заиятіямъ. Въ то время вся Европа была занята теоріями новыхъ экономистовъ, построенными на самыхъ гу
манныхъ основаніяхъ, которыя, какъ всякая новая теорія, ка
зались массѣ несбыточными утопіями. Огаревъ и его партія съумѣлп оцѣпить зародышъ этой новой науки и съ рвеиіемъ за
нялись поставленными ею вопросами, горячо сочувствуя пхъ жизненному началу. Такимъ-образомъ, лучшія дѣятели молодаго поколѣнія Москвы дѣлились на два лагеря. Столкновеніе меж-ду ними должно было произойти неминуемо; у нихъ было одно общее знамя: наука и правда; но въ одномъ кружкѣ господствовала философія; въ другомъ—положительныя пауки. Дѣйстви
тельно, послѣ каждой сходки обоихъ кружковъ, послѣ долгихъ споровъ, они расходились страшно недовольные другъ другомъ(**)-
(*) Сы, Литературныя воспоминанія И. Папаева (Соврсмсн. никъ, 1861 г , №№ 2 и 9).
(**) См. Біографическій очеркъ Бѣлинскаго, соч. Д. Свіяж
скаго; Спб., I860 г., стр, 27—32.
ятельствъ, почти неизвѣстный его товарищамъ и друзьямъ. Онъ получилъ совсѣмъ другое воспитаніе, чѣмъ они, и это суровое уединённое воспитаніе закрыло душу его твёрдымъ павцыремъ.
Первый, пробившійся сквозь эту кору, отыскавшій душу его, угадавшій ея способность къ симпатіи и жажду сочувствія, пер
вый, успокоившій её свопмъ мягкимъ, благороднымъ и тёплымъ участіемъ—былъ Станкевичъ. Свѣтлый ликъ Станкевича жилъ съ Бѣливскимъ до коица и конечно много способствовалъ къ
устройству безукоризненво чистаго его характера, которому отдаютъ справедливость и самые литературные враги его(*).
Но прекращеніи Телескопа въ 1836 году, В. Г. Бѣлинскій остался безъ постоянныхъ занятій. Однажды онъ даже собирался ѣхать за границу, въ качествѣ домашняго учителя, съ ка
кимъ нибудь семействомъ(**). Впрочемъ плавы, составленные Бѣлинскимъ для своей жизни, всѣ почти рушились, потому-что съ 1838 года онъ нашелъ занятіе, соотвѣтствовавшее его на
клонностямъ: онъ припялъ редакцію Московскаго НиолюЬат е.гя. Этотъ журналъ извѣстенъ менѣе, чѣмъ Телеграфъ и Телескопъ, а между тѣмъ, онъ былъ лучшимъ по своему строгому направ
ленію и художественному составу. Въ 1838 и 1839 годахъ всѣ сотрудники Московскаго Наблюдателя принадлежала къ бывшему
кружку Ставкевича и были юношами безъ всякаго литературнаго
имени. Въ послѣдствіи почти каждый изъ нихъ составилъ себѣ благородную и прочную извѣстность въ пашей литературѣ. Дру
жескій кружокъ В. Г Бѣлинскаго и вмѣстѣ съ тѣмъ сотрудниковъ Московскаго Наблюдателя составляли преимущественно мо
лодые люди только что вышедшіе изъ московскаго университета, съ горячею любовію къ дѣлу, съ благородными убѣжденіями, съ талантами; всѣ опа съ жадностью и наслажденіемъ преда
вались философскимъ отвлеченностямъ: одинъ разбиралъ не безъ труда Гегелеву логику, другой—читалъ не безъ усилія его эстетику, третій—изучалъ его феноменологію духа; всѣ сходи
лись почти ежедневно и сообщали другъ другу своа открытія, толковала, спорили до усталости ц расходились далёко за яол
(‘) Бѣлинскій ст. благоговѣніемъ вспоминалъ о Станкевичѣ и въ послѣдній періодъ своей дѣятельности, п единственный порядочный портретъ Станкевича, акварелью, принадлежалъ Бѣлинскому и ностоянио находился въ его кабинетѣ.
(**) По пмѣшшшел у пасъ подъ рукою матеріаламъ для біографіи В. Г. Бѣлинскаго, мы не могли опредѣлить время его перваго знакомства съ Станкевичемъ. Г. Свіяжскій, въ споемъ
біографическомъ очеркѣ Бг.лнік каго, говоритъ (стр. 22), что
ио паденіи Телескопа, Бѣлинскій дни идея почти всѣхъ средствъ въ существованію; во тутъ онъ встрѣтился съ Станкевичемъ и сго друзьями и они nine іи его. Слѣдовательно встрѣча съ Станкевичемъ была въ 1836 году. Но во 1) изъ переписки Станкевича видно, что онъ писалъ къ Бѣлянскому еще въ183і году и находился съ нямъ тогда уже въ очень короткихъ отношеніяхъ (см. стр, 106 изданныхъ II. В. Анненковымъ пи
семъ Станкевича); во 2) II. В. Анненковъ, въ своей біографіи Станкевича, положительно говоритъ, что «Литературныя Мечта
нія» написаны полъ вліяніемъ идей кружка Станкевича (стр. 39); наконецъ въ 3) Бѣлинскій былъ въ университетѣ въ одно вре
мя съ у.; нкевичемъ и потому могъ уже тамъ сблизиться съ нимъ.
ночь. Сколько молодости, свѣжести силъ, усилій ума потрачено на разрѣшеніе вопросовъ, которые теперь, черезъ 25 лѣтъ, кажутся смѣшиымн! Сколько кипѣнія крови, сколько увлеченій и заблужденій....Но всё это не пропало даромъ. До истовы лю
ди добираются не вдругь(*). Такимъ образомъ, возобновившійся подъ новой редакціей Московскій Наблюдатель сдѣлался органомъ германской философіи и именно гегелевской То было время
перваго знакомства съ Гегелемъ. Глубокія истины, развиваемыя нѣмецкимъ мыслителемъ, его могучая п изумительно сильная діалектика, всё это на первыхъ порахъ увлекло молодыхъ, спо
собныхъ людей въ новый міръ всеобнимающей науки; Гегель былъ для нихъ неногрѣшнтельнымъ жрецомъ науки, стоявшимъ внѣ критики; каждое его слово и положеніе, въ буквальномъ смыслѣ, принималось .за законъ; никому и въ голову ие приходило провѣрить его истины, обличить его въ частной непослѣ
довательности и противорѣчіи самому себѣ, созвать, что его принципы часто вели совершенно не къ тѣмъ результатамъ, ко
торые онъ выводилъ нзъ ннхъ. Бѣлинскій, всегда энтузіастъ а постоянно склопиый къ увлеченіямъ, горячо принялся за изу
ченіе Гегеля, и въ пылу не замѣтилъ двойственности его си
стемы. Впрочемъ, спачала это было дѣйствительно невозможно,
до такой степени эта система была прикрыта блистательной и сильной діалектикой. Даже въ Германіи, самые зрѣлые и силь
ные умы, только послѣ долгаго изученія, замѣтили внутреннее несогласіе основныхъ началъ Гегеля съ его выводами. Бѣлинскій, какъ и всѣ, подпалъ подъ его обаяніе п дошёлъ до крайности, Увлекшись знаменитою формулою, извлечённою нзъ фи
лософіи Гегеля, что «всё дѣйствительное разумно», дошёлъ до того, что всякій обществеввый протестъ казался ему преступленіемъ, насиліемъ.
Свѣтлый взглядъ В. Г. Бѣлппсксго затуманивался всё болѣе и болѣе; врождённое ему эстетическое чувство подавлялось не
умолимой теоріей. Его свободвой, въ высшей степени гумаппой природѣ, тяжело, неловко, тѣсно п душно бы :о такое рабское подчиненіе философскимъ категоріямъ и формуламъ. Къ этому напряжённому состоянію духа присоединились еще размолвки съ пріятелями и недружелюбпое столкновеніе съ кружкомъ Огарева. Нужво замѣтить, что общество молодыхъ людей, составлявшихъ этотъ кружокъ, воспиталось и развилось совершенно подъ дру
гими условіями, чѣмъ друзья Станкевича, Такія отвлечеиныя науки, какъ философія, не могли овладѣть его вниманіемъ. Кру
жокъ Огарева былъ слишкомъ близокъ землѣ, текущимъ интересамъ и вопросамъ того времепп, чтобы прилѣпляться къ умо
зрительнымъ заиятіямъ. Въ то время вся Европа была занята теоріями новыхъ экономистовъ, построенными на самыхъ гу
манныхъ основаніяхъ, которыя, какъ всякая новая теорія, ка
зались массѣ несбыточными утопіями. Огаревъ и его партія съумѣлп оцѣпить зародышъ этой новой науки и съ рвеиіемъ за
нялись поставленными ею вопросами, горячо сочувствуя пхъ жизненному началу. Такимъ-образомъ, лучшія дѣятели молодаго поколѣнія Москвы дѣлились на два лагеря. Столкновеніе меж-ду ними должно было произойти неминуемо; у нихъ было одно общее знамя: наука и правда; но въ одномъ кружкѣ господствовала философія; въ другомъ—положительныя пауки. Дѣйстви
тельно, послѣ каждой сходки обоихъ кружковъ, послѣ долгихъ споровъ, они расходились страшно недовольные другъ другомъ(**)-
(*) Сы, Литературныя воспоминанія И. Папаева (Соврсмсн. никъ, 1861 г , №№ 2 и 9).
(**) См. Біографическій очеркъ Бѣлинскаго, соч. Д. Свіяж
скаго; Спб., I860 г., стр, 27—32.