нымъ взглядамъ, Оігь ие страдалъ болѣзнью того жалкаго самолюбія, которое, изъ опасенія упрёка въ несостоятельности,
упорно стоитъ за свои вѣрованія и ещё подъ часъ гордится ихъ
древностію. Бѣлинскій съ радостью всегда готовъ былъ отречься отъ своихъ мнѣній, лишь бы его убѣдила, что они ложны. Но при этомъ нельзя не замѣтить однако, что ему дорого обходились эти нравственные переломы. Тяжёлый періодъ духов
наго перерожденія ему стоилъ многихъ страданій, безсонныхъ ночей п усиленныхъ занятій. Г. Тургеневъ, въ своихъ воспо
минаніяхъ о Бѣлинскомъ, разсказываетъ, что однажды нашъ знаменитый критикъ, мучимый однимъ вопросомъ, заперся отъ всѣхъ на нѣсколько дней въ своей квартирѣ,
почти ничего не ѣлъ, исхудалъ и до тѣхъ поръ оставался въ заточеніи, пока ие дошёлъ до пониманія и уразумѣиія того во
проса, который его мучилъ. Послѣ всего этого, конечно, пе удивительно, что Бѣлинскій не стыдился своего перерожденія и самъ разсказывалъ случай о встрѣчѣ его съ однимъ господи
номъ, который отказался отъ знакомства съ нимъ, узнавъ, что онъ былъ авторъ статей о Бородинской годовщинѣ п Менделѣ, за что нашъ добросовѣстный н честный критикъ съ искреннею благодарностью пожалъ ему руку.
Первая и самая важная борьба, дѣятелемъ и боицёмъ которой явился Бѣіинскій, послѣ своего нравственнаго перелома, была борьба противъ славянофиловъ, въ которой опъ доказалъ свою силу публициста и критика, глубоко изучившаго исторію.
Предѣлы нашей статьи не позволяютъ намъ распространиться о взглядахъ обѣихъ партій; но нельзя однако не замѣтить, что борьба, ведённая Бѣлинскимъ съ славянофилами, была не совсѣмъ равносильная. Защитники отжившей старивы имѣли то неутѣши
тельное вирочемъ для нихъ преимущество, что, прикрываясь византійскимъ началомъ, они могли смѣло и громко вести споръ; между тѣмъ какъ европеисты, въ главѣ которыхъ стоялъ Бѣлинскій, уже по одному отрицанію началъ, проповѣдуемыхъ славянофилами, должны были прибѣгать ко всѣмъ тонкостямъ дипломатической діалектики, чтобы провести с.вою идею(*).
Впрочемъ, о чемъ бы ни писалъ Бѣлинскій, объ учебной ли книгѣ, о воспитаніи, о художественномъ произведеніи, объ игрѣ актёра въ Гамлетѣ, каждая статья, хотя и писанная на срокъ для журнала, заключала въ себѣ цѣлую теорію искусства, воспитанія, общественной и индивидуальной нравственности: при
томъ такую теорію, которая, отвергая всё отжившее, ложное, проповѣдывала новыя, свѣжія, полныя жизни начала. Поэтому не удивительно, что съ тревожнымъ петерпѣвіемъ ожидалась молодымъ поколѣніемъ каждая книжка Отечествепиыхъ Записокъ того времени и всѣ нынѣшніе дѣятели на разныхъ поприщахъ общественной жизни вышли изъ школы Бѣлинскаго.
Но не легко досталось ему это высокое зпачевіе; будучи стѣснёнъ въ средствахъ къ жизни, онъ но имѣлъ возможности отказаться отъ тяжёлой обязанности журнальнаго библіографа и работалъ въ явный ущербъ своему слабому здоровью. Вотъ что,
между прочимъ, говоритъ опъ, по этому поводу, въ письмѣ своёмъ къ В. С. Бо-ну(**):«.,..я писалъ даже объ азбукахъ, пѣсенникахъ, гадательныхъ книжкахъ, поздравительныхъ сти
хахъ швейцаровъ клубовъ (право!), о кипгахъ о клопахъ, наконецъ о нѣмецкихъ книгахъ, въ которыхъ я не умѣлъ пере
вести даже заглавія; писалъ объ архитектурѣ, о которой я столько же знаю, сколько объ искусствѣ плести кружева, Изъ меня сдѣлали не только чернорабочаго, водовозную лошадь, по
(’) м. Свіяжскаго, стр, 49, и Современникъ 1861 г., ./\? 10, стр. 460,
(**) См. Русское Слово 1859, ж 11, Смѣсь, стр. 316.
и шарлатана, который судитъ о томъ, въ чёмъ ие смыслитъ пи малѣйшаго толку...».
«Надобно было взглянуть на Бѣлинскаго, говоритъ И, И. Панаевъ въ своихъ объ нёмъ воспоминаніяхъ, въ тѣ минуты, когда онъ писалъ что нибудь, въ чёмъ принималъ живое, горячее участіе....Лицо и глаза его горѣли, перо съ необыкновен
ною быстротою бѣгало но бумагѣ, опъ тяжело дышалъ п без
престанно отбрасывалъ въ сторону исписанный полулистъ, чтобы не останавливаться въ ожидавіп, покуда просохнутъ чернила.... Одинъ разъ я засталъ его ходящимъ по комнатѣ въ волненіи и
съ усиліемъ махающимъ правою рукою.—Что это съ вамп? спросилъ я его.—Рука отекла отъ писанья ...Я часовъ 8 съ
ряду писалъ пе вставая. Говорятъ, я самъ виноватъ, потому что откладываю писанье свое до послѣдппхъ дней мѣсяца. Мо
жетъ быть это отчасти и правда, по взгляните, Бога ради, сколько книгъ мнѣ присылаютъ...и какія ещё книга—посмотри
те: азбуки, грамматики, сонники, гадательныя книжёнки! II я долженъ непремѣнно хоть но нѣскольку словъ написать о каждой изъ этихъ книжёнокъ(*).
Такимъ образомъ, заваленный постоянно срочной журнальной работой, Бѣлинскій слабѣлъ день ото дня и зародышъ гру
дной болѣзни, обнаружившійся ещё въ Москвѣ, быстро развивал
ся при содѣйствіи петербургскаго климата. Наконецъ, весною 1846 года онъ былъ принуждёнъ отказаться отъ Отечественныхъ Записокъ н отправиться сначала въ Москву, а оттуда, вмѣстѣ съ М. С. Щепкинымъ, на югъ Россіи. Но эта поѣздка, хотя и облегчила на время страдавія Бѣлинскаго, однако, говоря вооб
ще, принесла мало пользы его здоровью Онъ возвратился въ Петербургъ осевью 1846 года чрезвычайно обрадованный неожиданнымъ для него извѣстіемъ о Современникѣ, который пере
ходилъ тогда въ руки Панаева и Некрасова, н въ который онъ былъ приглашёнъ, въ качествѣ постояннаго сотрудника, по от
дѣлу критики, на самыхъ выгодныхъ условіяхъ, Обезпеченный такимъ-образомъ съ матеріальной стороны, Бѣлинскій съ жаромъ принялся за новое дѣло, заботясь объ успѣхѣ новаго жур
нала, А между тѣмъ здоровье его начало измѣнять ему, силы его пропадало; по совѣту доктора и друзей, ему пеобходпмо было съѣздить за границу. Обезпеченный съ денежной стороны новой редакціей Современника, Бѣлинскій, весною 1847 года, отправился на пароходѣ за границу, откуда возвратился въ концѣ августа. Первое время по возвращеніи онъ чувствовалъ се
бя гораздо лучше п свѣжѣе прежняго, такъ что даже самъ
началъ было надѣяться на свое выздоровленіе, но эта надежда
продолжалась пе долго. Послѣдняя квартира Бѣлинскаго была на Лиговкѣ, въ домѣ Галчепкова. Съ наступленіемъ поздией осени, болѣзнь Бѣлинскаго возвратилась съ новой силой; кашель начиналъ опять страшно мучить его днёмъ н ночью; силы его гас
ли замѣтно съ каждымъ днёмъ. Въ такомъ положеніи провёлъ Бѣлявскій осень и зиму 1847 года. Вмѣстѣ съ физическими си
лами падали и силы его духа; онъ рѣдко уже одушевлялся и часто повторялъ, что ужъ пе долго ему жить, что смерть
близится. Іѵь этому присоединились ещё разные неблагопріятные для него сіухн; статьи его разсматривались всё строже и стро
же. Онъ получилъ даже два весьма неутѣшительныхъ для него письма, по поводу которыхъ, ему слѣдовало ѣхать объясняться; но онъ въ это время не выходилъ уже изъ дому. Съ наступленіемъ весны, болѣзнь начала дѣйствовать ещё быстрѣе и разрушительнѣе. У М. А. Языкова хранится набросанный его же
ною, карандашёмъ, портретъ Бѣлинскаго, какимъ онъ былъ за
(’) См. Современникъ 1860 г,, № 1, стр. 362, и № 11,
стр. 61—64.
упорно стоитъ за свои вѣрованія и ещё подъ часъ гордится ихъ
древностію. Бѣлинскій съ радостью всегда готовъ былъ отречься отъ своихъ мнѣній, лишь бы его убѣдила, что они ложны. Но при этомъ нельзя не замѣтить однако, что ему дорого обходились эти нравственные переломы. Тяжёлый періодъ духов
наго перерожденія ему стоилъ многихъ страданій, безсонныхъ ночей п усиленныхъ занятій. Г. Тургеневъ, въ своихъ воспо
минаніяхъ о Бѣлинскомъ, разсказываетъ, что однажды нашъ знаменитый критикъ, мучимый однимъ вопросомъ, заперся отъ всѣхъ на нѣсколько дней въ своей квартирѣ,
почти ничего не ѣлъ, исхудалъ и до тѣхъ поръ оставался въ заточеніи, пока ие дошёлъ до пониманія и уразумѣиія того во
проса, который его мучилъ. Послѣ всего этого, конечно, пе удивительно, что Бѣлинскій не стыдился своего перерожденія и самъ разсказывалъ случай о встрѣчѣ его съ однимъ господи
номъ, который отказался отъ знакомства съ нимъ, узнавъ, что онъ былъ авторъ статей о Бородинской годовщинѣ п Менделѣ, за что нашъ добросовѣстный н честный критикъ съ искреннею благодарностью пожалъ ему руку.
Первая и самая важная борьба, дѣятелемъ и боицёмъ которой явился Бѣіинскій, послѣ своего нравственнаго перелома, была борьба противъ славянофиловъ, въ которой опъ доказалъ свою силу публициста и критика, глубоко изучившаго исторію.
Предѣлы нашей статьи не позволяютъ намъ распространиться о взглядахъ обѣихъ партій; но нельзя однако не замѣтить, что борьба, ведённая Бѣлинскимъ съ славянофилами, была не совсѣмъ равносильная. Защитники отжившей старивы имѣли то неутѣши
тельное вирочемъ для нихъ преимущество, что, прикрываясь византійскимъ началомъ, они могли смѣло и громко вести споръ; между тѣмъ какъ европеисты, въ главѣ которыхъ стоялъ Бѣлинскій, уже по одному отрицанію началъ, проповѣдуемыхъ славянофилами, должны были прибѣгать ко всѣмъ тонкостямъ дипломатической діалектики, чтобы провести с.вою идею(*).
Впрочемъ, о чемъ бы ни писалъ Бѣлинскій, объ учебной ли книгѣ, о воспитаніи, о художественномъ произведеніи, объ игрѣ актёра въ Гамлетѣ, каждая статья, хотя и писанная на срокъ для журнала, заключала въ себѣ цѣлую теорію искусства, воспитанія, общественной и индивидуальной нравственности: при
томъ такую теорію, которая, отвергая всё отжившее, ложное, проповѣдывала новыя, свѣжія, полныя жизни начала. Поэтому не удивительно, что съ тревожнымъ петерпѣвіемъ ожидалась молодымъ поколѣніемъ каждая книжка Отечествепиыхъ Записокъ того времени и всѣ нынѣшніе дѣятели на разныхъ поприщахъ общественной жизни вышли изъ школы Бѣлинскаго.
Но не легко досталось ему это высокое зпачевіе; будучи стѣснёнъ въ средствахъ къ жизни, онъ но имѣлъ возможности отказаться отъ тяжёлой обязанности журнальнаго библіографа и работалъ въ явный ущербъ своему слабому здоровью. Вотъ что,
между прочимъ, говоритъ опъ, по этому поводу, въ письмѣ своёмъ къ В. С. Бо-ну(**):«.,..я писалъ даже объ азбукахъ, пѣсенникахъ, гадательныхъ книжкахъ, поздравительныхъ сти
хахъ швейцаровъ клубовъ (право!), о кипгахъ о клопахъ, наконецъ о нѣмецкихъ книгахъ, въ которыхъ я не умѣлъ пере
вести даже заглавія; писалъ объ архитектурѣ, о которой я столько же знаю, сколько объ искусствѣ плести кружева, Изъ меня сдѣлали не только чернорабочаго, водовозную лошадь, по
(’) м. Свіяжскаго, стр, 49, и Современникъ 1861 г., ./\? 10, стр. 460,
(**) См. Русское Слово 1859, ж 11, Смѣсь, стр. 316.
и шарлатана, который судитъ о томъ, въ чёмъ ие смыслитъ пи малѣйшаго толку...».
«Надобно было взглянуть на Бѣлинскаго, говоритъ И, И. Панаевъ въ своихъ объ нёмъ воспоминаніяхъ, въ тѣ минуты, когда онъ писалъ что нибудь, въ чёмъ принималъ живое, горячее участіе....Лицо и глаза его горѣли, перо съ необыкновен
ною быстротою бѣгало но бумагѣ, опъ тяжело дышалъ п без
престанно отбрасывалъ въ сторону исписанный полулистъ, чтобы не останавливаться въ ожидавіп, покуда просохнутъ чернила.... Одинъ разъ я засталъ его ходящимъ по комнатѣ въ волненіи и
съ усиліемъ махающимъ правою рукою.—Что это съ вамп? спросилъ я его.—Рука отекла отъ писанья ...Я часовъ 8 съ
ряду писалъ пе вставая. Говорятъ, я самъ виноватъ, потому что откладываю писанье свое до послѣдппхъ дней мѣсяца. Мо
жетъ быть это отчасти и правда, по взгляните, Бога ради, сколько книгъ мнѣ присылаютъ...и какія ещё книга—посмотри
те: азбуки, грамматики, сонники, гадательныя книжёнки! II я долженъ непремѣнно хоть но нѣскольку словъ написать о каждой изъ этихъ книжёнокъ(*).
Такимъ образомъ, заваленный постоянно срочной журнальной работой, Бѣлинскій слабѣлъ день ото дня и зародышъ гру
дной болѣзни, обнаружившійся ещё въ Москвѣ, быстро развивал
ся при содѣйствіи петербургскаго климата. Наконецъ, весною 1846 года онъ былъ принуждёнъ отказаться отъ Отечественныхъ Записокъ н отправиться сначала въ Москву, а оттуда, вмѣстѣ съ М. С. Щепкинымъ, на югъ Россіи. Но эта поѣздка, хотя и облегчила на время страдавія Бѣлинскаго, однако, говоря вооб
ще, принесла мало пользы его здоровью Онъ возвратился въ Петербургъ осевью 1846 года чрезвычайно обрадованный неожиданнымъ для него извѣстіемъ о Современникѣ, который пере
ходилъ тогда въ руки Панаева и Некрасова, н въ который онъ былъ приглашёнъ, въ качествѣ постояннаго сотрудника, по от
дѣлу критики, на самыхъ выгодныхъ условіяхъ, Обезпеченный такимъ-образомъ съ матеріальной стороны, Бѣлинскій съ жаромъ принялся за новое дѣло, заботясь объ успѣхѣ новаго жур
нала, А между тѣмъ здоровье его начало измѣнять ему, силы его пропадало; по совѣту доктора и друзей, ему пеобходпмо было съѣздить за границу. Обезпеченный съ денежной стороны новой редакціей Современника, Бѣлинскій, весною 1847 года, отправился на пароходѣ за границу, откуда возвратился въ концѣ августа. Первое время по возвращеніи онъ чувствовалъ се
бя гораздо лучше п свѣжѣе прежняго, такъ что даже самъ
началъ было надѣяться на свое выздоровленіе, но эта надежда
продолжалась пе долго. Послѣдняя квартира Бѣлинскаго была на Лиговкѣ, въ домѣ Галчепкова. Съ наступленіемъ поздией осени, болѣзнь Бѣлинскаго возвратилась съ новой силой; кашель начиналъ опять страшно мучить его днёмъ н ночью; силы его гас
ли замѣтно съ каждымъ днёмъ. Въ такомъ положеніи провёлъ Бѣлявскій осень и зиму 1847 года. Вмѣстѣ съ физическими си
лами падали и силы его духа; онъ рѣдко уже одушевлялся и часто повторялъ, что ужъ пе долго ему жить, что смерть
близится. Іѵь этому присоединились ещё разные неблагопріятные для него сіухн; статьи его разсматривались всё строже и стро
же. Онъ получилъ даже два весьма неутѣшительныхъ для него письма, по поводу которыхъ, ему слѣдовало ѣхать объясняться; но онъ въ это время не выходилъ уже изъ дому. Съ наступленіемъ весны, болѣзнь начала дѣйствовать ещё быстрѣе и разрушительнѣе. У М. А. Языкова хранится набросанный его же
ною, карандашёмъ, портретъ Бѣлинскаго, какимъ онъ былъ за
(’) См. Современникъ 1860 г,, № 1, стр. 362, и № 11,
стр. 61—64.