рактеризующія соціальныя отношенія Россіи XVIII-го вѣка, мало интересны для изученія культуры.
Развѣ наше преклоненіе передъ безымянными созданіями египетскаго искусства слабѣетъ отъ того, что цементомъ, связующимъ камни пирамидъ, была кровь и слезы рабовъ? И развѣ будущій изслѣдователь современной науки и художественнаго творчества отвернется отъ нашихъ произведеній только потому, что буржуазная культура удобрена потомъ голодныхъ? Но
вѣдь и барская культура конца ХѴІІІ-го вѣка съ ея высокимъ эстетическимъ уровнемъ, съ ея литературной образованностью, вызвавшей къ жизни первые ростки нашей литературы, воспитавшей Батюшкова, Пуш
кина и Лермонтова, не можетъ быть обойдена высокомѣрнымъ молчаніемъ только потому, что тѣ же соціальныя условія создали жуткій образъ Салтычихи...
За послѣдніе годы, преимущественно въ кругахъ близкихъ къ изученію русскаго искусства, подъ несомнѣннымъ вліяніемъ тѣхъ неожиданныхъ открытій въ области художественнаго творчества XVIII-го вѣка, которыя воскресили для насъ забытыя имена Рокотова, Растрелли, Ква
ренги и многихъ другихъ, замѣчается особый интересъ къ барскому и помѣщичьему быту ХѴІІІ-го вѣка. Такой интересъ къ быту, т.-е. къ
внѣшнимъ формамъ жизни, вполнѣ законенъ: искусство ХѴІІІ-го вѣка не было достояніемъ музеевъ и академій, какъ мы видимъ теперь, но неотдѣлимо входило въ жизнь, украшало и служило ей. Въ наше время люди умѣютъ жить въ красотѣ и жить безъ нея, но въ XVIII-мъ вѣкѣ этого не понимали, и всякое творчество было художественнымъ, всякая жизнь и всякое жилище украшались по мѣрѣ силъ и средствъ.
Больше того, — изслѣдователь русской культуры долженъ изучать бытъ, пытливо вглядываться въ него: въ концѣ ХѴІІІ-го вѣка всѣ проявленія культуры, всѣ научные и литературные интересы глубоко коренились въ потребностяхъ и особенностяхъ быта. Обезпеченное барство диллетантствовало въ наукѣ и поэзіи, но въ этомъ диллетантствѣ было много вкуса и мастерства, и изъ него рождалась русская литература. Въ послѣдніе годы Екатерининскаго царствованія въ Москвѣ появляются свѣтскіе сочинители мадригаловъ и эпиграммъ, эпитафій и чувствительныхъ пѣсенекъ, и съ этой бытовой поэзіи начинаетъ Карамзинъ, начинали десятки забытыхъ теперь піонеровъ русской литературы. Такимъ же путемъ въ непосредствен
ной связи съ потребностями быта рождался русскій театръ изъ курьезныхъ
представленій диллетантскихъ крѣпостныхъ театровъ; такъ же клалось основаніе русской музыкальной культурѣ, — словомъ въ Москвѣ конца ХѴІІІ-го столѣтія зарождалось самобытное русское творчество, для нача
ла—скромное, робкое и шутливое, не осмеливающееся мечтать о конкуренціи съ привозными плодами Западной культуры, но въ результатѣ дающее зачатки всего, чѣмъ можетъ гордиться современная Россія.
Изслѣдователи дворянскаго быта, группирующіеся преимущественно вокругъ журнала «Старые Годы», не менѣе тенденціозны, чѣмъ помянутые изслѣдователи соціальныхъ отношеній. Они съуживаютъ красивую сложность интересной полосы русской культуры, представляя ее какъ сплош
Развѣ наше преклоненіе передъ безымянными созданіями египетскаго искусства слабѣетъ отъ того, что цементомъ, связующимъ камни пирамидъ, была кровь и слезы рабовъ? И развѣ будущій изслѣдователь современной науки и художественнаго творчества отвернется отъ нашихъ произведеній только потому, что буржуазная культура удобрена потомъ голодныхъ? Но
вѣдь и барская культура конца ХѴІІІ-го вѣка съ ея высокимъ эстетическимъ уровнемъ, съ ея литературной образованностью, вызвавшей къ жизни первые ростки нашей литературы, воспитавшей Батюшкова, Пуш
кина и Лермонтова, не можетъ быть обойдена высокомѣрнымъ молчаніемъ только потому, что тѣ же соціальныя условія создали жуткій образъ Салтычихи...
За послѣдніе годы, преимущественно въ кругахъ близкихъ къ изученію русскаго искусства, подъ несомнѣннымъ вліяніемъ тѣхъ неожиданныхъ открытій въ области художественнаго творчества XVIII-го вѣка, которыя воскресили для насъ забытыя имена Рокотова, Растрелли, Ква
ренги и многихъ другихъ, замѣчается особый интересъ къ барскому и помѣщичьему быту ХѴІІІ-го вѣка. Такой интересъ къ быту, т.-е. къ
внѣшнимъ формамъ жизни, вполнѣ законенъ: искусство ХѴІІІ-го вѣка не было достояніемъ музеевъ и академій, какъ мы видимъ теперь, но неотдѣлимо входило въ жизнь, украшало и служило ей. Въ наше время люди умѣютъ жить въ красотѣ и жить безъ нея, но въ XVIII-мъ вѣкѣ этого не понимали, и всякое творчество было художественнымъ, всякая жизнь и всякое жилище украшались по мѣрѣ силъ и средствъ.
Больше того, — изслѣдователь русской культуры долженъ изучать бытъ, пытливо вглядываться въ него: въ концѣ ХѴІІІ-го вѣка всѣ проявленія культуры, всѣ научные и литературные интересы глубоко коренились въ потребностяхъ и особенностяхъ быта. Обезпеченное барство диллетантствовало въ наукѣ и поэзіи, но въ этомъ диллетантствѣ было много вкуса и мастерства, и изъ него рождалась русская литература. Въ послѣдніе годы Екатерининскаго царствованія въ Москвѣ появляются свѣтскіе сочинители мадригаловъ и эпиграммъ, эпитафій и чувствительныхъ пѣсенекъ, и съ этой бытовой поэзіи начинаетъ Карамзинъ, начинали десятки забытыхъ теперь піонеровъ русской литературы. Такимъ же путемъ въ непосредствен
ной связи съ потребностями быта рождался русскій театръ изъ курьезныхъ
представленій диллетантскихъ крѣпостныхъ театровъ; такъ же клалось основаніе русской музыкальной культурѣ, — словомъ въ Москвѣ конца ХѴІІІ-го столѣтія зарождалось самобытное русское творчество, для нача
ла—скромное, робкое и шутливое, не осмеливающееся мечтать о конкуренціи съ привозными плодами Западной культуры, но въ результатѣ дающее зачатки всего, чѣмъ можетъ гордиться современная Россія.
Изслѣдователи дворянскаго быта, группирующіеся преимущественно вокругъ журнала «Старые Годы», не менѣе тенденціозны, чѣмъ помянутые изслѣдователи соціальныхъ отношеній. Они съуживаютъ красивую сложность интересной полосы русской культуры, представляя ее какъ сплош