же они доступны только тогда, когда люди образованные сами пошли разыскивать эти памятники, руководясь идеями, прежде всего не столько эстетическими или научными, сколько общественными или патріотиче
скими, и только послѣ этого матеріалы устной словесности стали достояніемъ науки. Самое положеніе этого матеріала, степень его извѣст- Ности, время, когда съ нимъ познакомились, рѣзко будутъ отличать его отъ того, что должны мы сказать по отношенію къ остальному матеріалу русской литературы. Иначе сказать: матеріалъ устной словесности сталь извѣстенъ намъ въ томъ видѣ, какой онъ принялъ и сохранилъ къ началу XIX в. Говоря опредѣленнѣе, мы можемъ сказать, что только
въ XVII вѣкѣ, и то въ концѣ его преимущественно, впервые мы могли познакомиться съ памятниками устно-народной словесности въ болѣе точномъ видѣ этого рода литературы, во всякомъ случаѣ болѣе древней, нежели XVII в., въ большиннствѣ случаевъ 1).
Такимъ образомъ, и по времени, и по условіямъ своего появленія На, научной аренѣ матеріалъ устно-народной словесности занимаетъ обособленное положеніе сравнительно съ матеріаломъ для древней лите
ратуры, которую давно въ рукописяхъ начали изучать, не говоря уже о новой литературѣ. Такимъ образомъ, это будеть второе отличіе.
Въ-третьихъ, нужно отмѣтить, что матеріалъ устно-народной словесности, если не всегда по содержанію, то по своей формѣ, условіямъ своего сохраненья, условіямъ своего существованія или, какъ говорить, «б ы- тованія», рѣзко довольно отличается отъ остального матеріала исторіи
1) Въ началѣ XVII вѣка нѣсколько произведеній устно-народной словесности, по просьбѣ заѣзжаго англичанина Джемса, было записано въ Архангельской губерніи.
Эту запись Джемсъ увезъ съ собой въ Англію, и только во второй половинѣ XIX вѣка она стала извѣстна русскимъ ученымъ. Впослѣдствіи, когда болѣе интенсивно стали изучать древне-русскую литературу, натолкнулись на небольшом рядъ старыхъ записей произведеній устно-народной словесности въ рукописяхъ конца XVII вѣка. Но эти записи не претендовали, разумѣется, на научность, не дѣлались въ расчетѣ на то, что онѣ станутъ предметомъ научныхъ изслѣдовапій; ихъ записывали совсѣмъ не для историко-литературныхъ цѣлей, но по инымъ причинамъ. Эти произведенія казались записывавшему достойными быть включенными въ какой-нибудь сборникъ на ряду съ иными, подчасъ ничего общаго не имѣющими съ устными произведеніями,
какъ таковыми. И дѣйствительно, старинпыя записи русскихъ былинъ XVII вѣка показываютъ, что записывавшихъ привлекало или любопытное содержаніе сказаннаго, или фантастическій колоритъ ихъ, но отнюдь не жеданіе познакомиться съ этой мало извѣстной областью народнаго творчества. Такжо случайпы и рѣдки произведенія устной словесности въ ихъ подлиниомъ текстѣ и въ старшей письменности; таковъ, напр., тотъ единственный пока извѣстный духовный стихъ (объ Адамѣ), который записанъ былъ въ концѣ XV вѣка въ одпомъ изъ сборниковъ Кирилло-бѣлозерской библіотеки (о немъ см. „Псалтирь Ѳеодора еврея (Чтенія Общ. Ист. и Др. росс. 1907 г.), снимокъ 8-й).
скими, и только послѣ этого матеріалы устной словесности стали достояніемъ науки. Самое положеніе этого матеріала, степень его извѣст- Ности, время, когда съ нимъ познакомились, рѣзко будутъ отличать его отъ того, что должны мы сказать по отношенію къ остальному матеріалу русской литературы. Иначе сказать: матеріалъ устной словесности сталь извѣстенъ намъ въ томъ видѣ, какой онъ принялъ и сохранилъ къ началу XIX в. Говоря опредѣленнѣе, мы можемъ сказать, что только
въ XVII вѣкѣ, и то въ концѣ его преимущественно, впервые мы могли познакомиться съ памятниками устно-народной словесности въ болѣе точномъ видѣ этого рода литературы, во всякомъ случаѣ болѣе древней, нежели XVII в., въ большиннствѣ случаевъ 1).
Такимъ образомъ, и по времени, и по условіямъ своего появленія На, научной аренѣ матеріалъ устно-народной словесности занимаетъ обособленное положеніе сравнительно съ матеріаломъ для древней лите
ратуры, которую давно въ рукописяхъ начали изучать, не говоря уже о новой литературѣ. Такимъ образомъ, это будеть второе отличіе.
Въ-третьихъ, нужно отмѣтить, что матеріалъ устно-народной словесности, если не всегда по содержанію, то по своей формѣ, условіямъ своего сохраненья, условіямъ своего существованія или, какъ говорить, «б ы- тованія», рѣзко довольно отличается отъ остального матеріала исторіи
1) Въ началѣ XVII вѣка нѣсколько произведеній устно-народной словесности, по просьбѣ заѣзжаго англичанина Джемса, было записано въ Архангельской губерніи.
Эту запись Джемсъ увезъ съ собой въ Англію, и только во второй половинѣ XIX вѣка она стала извѣстна русскимъ ученымъ. Впослѣдствіи, когда болѣе интенсивно стали изучать древне-русскую литературу, натолкнулись на небольшом рядъ старыхъ записей произведеній устно-народной словесности въ рукописяхъ конца XVII вѣка. Но эти записи не претендовали, разумѣется, на научность, не дѣлались въ расчетѣ на то, что онѣ станутъ предметомъ научныхъ изслѣдовапій; ихъ записывали совсѣмъ не для историко-литературныхъ цѣлей, но по инымъ причинамъ. Эти произведенія казались записывавшему достойными быть включенными въ какой-нибудь сборникъ на ряду съ иными, подчасъ ничего общаго не имѣющими съ устными произведеніями,
какъ таковыми. И дѣйствительно, старинпыя записи русскихъ былинъ XVII вѣка показываютъ, что записывавшихъ привлекало или любопытное содержаніе сказаннаго, или фантастическій колоритъ ихъ, но отнюдь не жеданіе познакомиться съ этой мало извѣстной областью народнаго творчества. Такжо случайпы и рѣдки произведенія устной словесности въ ихъ подлиниомъ текстѣ и въ старшей письменности; таковъ, напр., тотъ единственный пока извѣстный духовный стихъ (объ Адамѣ), который записанъ былъ въ концѣ XV вѣка въ одпомъ изъ сборниковъ Кирилло-бѣлозерской библіотеки (о немъ см. „Псалтирь Ѳеодора еврея (Чтенія Общ. Ист. и Др. росс. 1907 г.), снимокъ 8-й).