(1852), «Отрочество» (1854) и «Юность» (1855—1857), красною нитью проходитъ черезъ всю великую эпопею «Войны и Мира(исторія семьи Ростовыхъ и отчасти Болконскихъ) и завершается
въ другой великой эпопеѣ, романѣ «Анна Каренина», изображеніемъ семейной жизни Левина. Это—первая рубрика. Вторая, вмѣщающая въ себѣ образы, построенные на основѣ самоана
лиза, представлена фигурой разсказчика въ повѣстяхъ «Дѣтство», «Отрочество» и «Юность», княземъ Нехлюдовымъ въ «Отрочествѣ», «Юности» и «Утрѣ помѣщика», Оленинымъ въ великолѣпной «кавказской» повѣсти «Казаки», въ извѣстной мѣрѣ Пьеромъ Безуховымъ (и также, если не ошибаюсь, кн. Андреемъ Болконскимъ) въ «Войнѣ и Мирѣ» и, наконецъ, Левинымъ въ «Аннѣ Карениной». Какъ видитъ читатель, все это фигуры первостепенныя; съ художественной стороны, большинство ихъ (Безуховъ, А. Болконскій, Левинъ, Оленинъ) принадлежать къ числу лучшихъ созданій Толстого, а съ точки зрѣнія ихъ значенія для фабулы и, что важнѣе, для идеи соотвѣтственныхъ повѣстей и романовъ всѣ они могутъ быть названы фигурами основными или центральными, т. е. такими, которыхъ нельзя устранить или замѣнить другими.
Изъ этого краткаго обзора уже видно, какую капитальную роль въ художественной дѣятельности Толстого играютъ разные виды творчества субъективнаго: здѣсь мы находимъ и воспроизведете «себя самого», и натуръ, родственныхъ натурѣ худож
ника, разработанныхъ при дѣятельномъ участіи самоанализа, и изображеніе лицъ своей семьи, своего круга.
Обращаясь къ рубрикѣ 3-й, я сперва позволю себѣ своей одну психологическую догадку. Я предполагаю, что въ теченіе
долгой художественной дѣятельности Толстой неоднократно ощущалъ внутреннюю потребность раздвинуть рамки творчества, выйти изъ сравнительно тѣснаго круга «семейной хроники» и самоанализа, какъ-бы отдѣлаться отъ самого себя, своего круга, привычныхъ впечатлѣній и окунуться въ широкую сферу иныхъ явленій жизни. Будь Толстой, по призванію, по самой природѣ своего генія, такимъ художникомъ-созерцателемъ, какъ Турге
неву эта потребность перемѣны впечатлѣній была-бы дѣломъ весьма простымъ: разработавъ одинъ кругъ явленій, поэтъ переходить къ другому, повинуясь только влеченіямъ своей художнической пытливости. У Толстого-же эти переходы всегда принимали характеръ какъ бы реакціи, являлись въ видѣ умствен
въ другой великой эпопеѣ, романѣ «Анна Каренина», изображеніемъ семейной жизни Левина. Это—первая рубрика. Вторая, вмѣщающая въ себѣ образы, построенные на основѣ самоана
лиза, представлена фигурой разсказчика въ повѣстяхъ «Дѣтство», «Отрочество» и «Юность», княземъ Нехлюдовымъ въ «Отрочествѣ», «Юности» и «Утрѣ помѣщика», Оленинымъ въ великолѣпной «кавказской» повѣсти «Казаки», въ извѣстной мѣрѣ Пьеромъ Безуховымъ (и также, если не ошибаюсь, кн. Андреемъ Болконскимъ) въ «Войнѣ и Мирѣ» и, наконецъ, Левинымъ въ «Аннѣ Карениной». Какъ видитъ читатель, все это фигуры первостепенныя; съ художественной стороны, большинство ихъ (Безуховъ, А. Болконскій, Левинъ, Оленинъ) принадлежать къ числу лучшихъ созданій Толстого, а съ точки зрѣнія ихъ значенія для фабулы и, что важнѣе, для идеи соотвѣтственныхъ повѣстей и романовъ всѣ они могутъ быть названы фигурами основными или центральными, т. е. такими, которыхъ нельзя устранить или замѣнить другими.
Изъ этого краткаго обзора уже видно, какую капитальную роль въ художественной дѣятельности Толстого играютъ разные виды творчества субъективнаго: здѣсь мы находимъ и воспроизведете «себя самого», и натуръ, родственныхъ натурѣ худож
ника, разработанныхъ при дѣятельномъ участіи самоанализа, и изображеніе лицъ своей семьи, своего круга.
Обращаясь къ рубрикѣ 3-й, я сперва позволю себѣ своей одну психологическую догадку. Я предполагаю, что въ теченіе
долгой художественной дѣятельности Толстой неоднократно ощущалъ внутреннюю потребность раздвинуть рамки творчества, выйти изъ сравнительно тѣснаго круга «семейной хроники» и самоанализа, какъ-бы отдѣлаться отъ самого себя, своего круга, привычныхъ впечатлѣній и окунуться въ широкую сферу иныхъ явленій жизни. Будь Толстой, по призванію, по самой природѣ своего генія, такимъ художникомъ-созерцателемъ, какъ Турге
неву эта потребность перемѣны впечатлѣній была-бы дѣломъ весьма простымъ: разработавъ одинъ кругъ явленій, поэтъ переходить къ другому, повинуясь только влеченіямъ своей художнической пытливости. У Толстого-же эти переходы всегда принимали характеръ какъ бы реакціи, являлись въ видѣ умствен