велика и разнообразна, и это должно было отразиться на внѣшней формѣ изложенія: для стилистической отдѣлки издаваемыхъ трудовъ Аристотелю могло не хватать времени. Затѣмъ, большая
часть дошедшихъ до насъ сочиненій Аристотеля принадлежитъ къ числу т. н. акроаматическихъ, т. е. предназначенныхъ прежде всего для слушанія; возможно, не все сказанное Аристотелемъ «съ каѳедры» было имъ написано или его слушателями запи
сано. При чтеніи большинства произведеній Аристотеля, его «Политики» въ особенности, невольно чувствуется, что въ однихъ случаяхъ Аристотель сказалъ не все, что хотѣлъ сказать, въ другихъ,—что онъ какъ бы оборвалъ свое изложеніе, въ третьихъ,—
что онъ ограничился лишь намеками и т. п. Наконецъ, что касается «Политики» въ частности, то нужно помнить и о состояніи дошедшаго до насъ ея текста (см. ниже стр. 452 сл.). И теперь еще, несмотря на всю массу ученой работы, положенной и на установленіе текста «Политики» и на его изученіе, онъ настолько далекъ отъ совершенства, что, повидимому, пророчество Шлейермахера уже сбылось: «Врядъ ли кто окажется въ состояніи похвастать тѣмъ, что ему удалось составить себѣ надежное представленіе о писательской манерѣ Аристотеля».
* *
*
Все-таки «не поцѣловала его муза»... Это, конечно, облегчаетъ работу переводчика, которому невѣдомъ поцѣлуй музы. Но облегчаетъ лишь отчасти. Трудностей и препятствій при пе
реводѣ Аристотеля остается немало, и на этотъ счетъ можно было бы сказать много. Однако положеніе переводчика, отдаю
щаго свой переводъ на судъ читателя, отъ этихъ объясненій не улучшилось бы. Существеннѣе выяснить предъ читателемъ тотъ основной принципъ, какимъ руководствовался переводчикъ при своей работѣ.
„ Врядъ ли кто теперь будетъ отстаивать буквальную точность переводовъ вообще. Переводить буквально Аристотеля было бы прямо-таки и немыслимо. Съ этимъ, надѣюсь, согласятся всѣ тѣ, кто читалъ Аристотеля въ подлинникѣ. Съ другой стороны, безсмысленно при переводѣ и «неумѣстное сочинительство». Остается, слѣдовательно, выбрать нѣчто среднее между нимъ и «мертвымъ буквализмомъ». Въ чемъ это «нѣчто среднее «заключается, прекрасно, на мой взглядъ, выяснилъ Владиміръ Соловьевъ въ пре
часть дошедшихъ до насъ сочиненій Аристотеля принадлежитъ къ числу т. н. акроаматическихъ, т. е. предназначенныхъ прежде всего для слушанія; возможно, не все сказанное Аристотелемъ «съ каѳедры» было имъ написано или его слушателями запи
сано. При чтеніи большинства произведеній Аристотеля, его «Политики» въ особенности, невольно чувствуется, что въ однихъ случаяхъ Аристотель сказалъ не все, что хотѣлъ сказать, въ другихъ,—что онъ какъ бы оборвалъ свое изложеніе, въ третьихъ,—
что онъ ограничился лишь намеками и т. п. Наконецъ, что касается «Политики» въ частности, то нужно помнить и о состояніи дошедшаго до насъ ея текста (см. ниже стр. 452 сл.). И теперь еще, несмотря на всю массу ученой работы, положенной и на установленіе текста «Политики» и на его изученіе, онъ настолько далекъ отъ совершенства, что, повидимому, пророчество Шлейермахера уже сбылось: «Врядъ ли кто окажется въ состояніи похвастать тѣмъ, что ему удалось составить себѣ надежное представленіе о писательской манерѣ Аристотеля».
* *
*
Все-таки «не поцѣловала его муза»... Это, конечно, облегчаетъ работу переводчика, которому невѣдомъ поцѣлуй музы. Но облегчаетъ лишь отчасти. Трудностей и препятствій при пе
реводѣ Аристотеля остается немало, и на этотъ счетъ можно было бы сказать много. Однако положеніе переводчика, отдаю
щаго свой переводъ на судъ читателя, отъ этихъ объясненій не улучшилось бы. Существеннѣе выяснить предъ читателемъ тотъ основной принципъ, какимъ руководствовался переводчикъ при своей работѣ.
„ Врядъ ли кто теперь будетъ отстаивать буквальную точность переводовъ вообще. Переводить буквально Аристотеля было бы прямо-таки и немыслимо. Съ этимъ, надѣюсь, согласятся всѣ тѣ, кто читалъ Аристотеля въ подлинникѣ. Съ другой стороны, безсмысленно при переводѣ и «неумѣстное сочинительство». Остается, слѣдовательно, выбрать нѣчто среднее между нимъ и «мертвымъ буквализмомъ». Въ чемъ это «нѣчто среднее «заключается, прекрасно, на мой взглядъ, выяснилъ Владиміръ Соловьевъ въ пре