И там, и здесь это—плоды вдохновений мысли, это—откровения творчества,—там ученого, здесь художественного. В других областях своего творчества (в сфере- субъективной, в обширном смысле) Толстой является образцовым художником, глубоким психологом, тонким бытописателем—здесь в этих «художественных гипотезах», он прежде всего,—творческий гений.
И я думаю, есть какая-то внутренняя связь между этими вдохновениями, этим пробуждением гения и теми душевными кризисами, о которых я говорил выше... В противоположность Тургеневу, Толстой никогда не был спокойным созерцателем жизни, бесстрастным наблюдателем людей и вещей,—это был всегда ум ищущий и мятущийся. Те образы, на которые я толь
ко что указал, и были блестящим результатом этих страстных исканий, счастливыми находками взволнованной мысли, рвущейся из оков привычных впечатлений к новым чарам неведо
мой жизни. Примелькавшиеся типы, до последних мелочей изученная психология людей своего общества, действуют теперь па нее гнетущим • образом, и, охваченная стихийным порывом, она стремится в манящую даль новых грандиозных замыслов, подобно пушкинскому поэту, который, «дикий и суровый», «и звуков, и смятенья полн», бежит—
lia берега пустынных волн,
В широкошумные дубровы...
Во всяком художественном создании есть элемент, который можно назвать «открытием». Но он может быть больше и мень
ше. Он будет очень значителен в том художественном образе, в котором воплощено то, что в конкретных явлениях жизни, положенных в основу образа, существует только, как намек, как психологическая возможность, или, пожалуй, далее как нечто нсихологически-необходимое, но только в действитель
ности неосуществленное, непроявившееся. Проявляя его в
своем создании, художник его открывает. Во всем, что создал Толстой на почве «семейной хроники», бытописания великосветской жизни и анализа собственной личности, этот элемент—художественного открытия—был, для него са
мого, сравнительно невелик, порою он мог считаться—психологически-равпым нулю. Толстой воспроизводил здесь то,
что вошло у него в плоть и кровь, что он хорошо знал п понимал в деталях, с чем сроднился; это было только художественное расследование себя самого и своих близких, вообще представителей великосветского круга—и соответственные образы весь
ма мало заключают в себе такого, чего нет или что дано лишь в виде намека в самой действительности. Они только отлично обобщают и исчерпывают эту действительность. Эту часть в твор
честве Толстого можно назвать «интенсивной» художественной культурою, которая на данной почве взращивает изысканные