Ирибывъ въ Петербурга», Толстой сразу попалъ въ кружокъ „Современника и былъ принять тамъ съ распростертыми объя
тьями. Кромѣ того, передъ 27-ми лѣтнимъ офицеромъ, богатымъ и титулованнымъ, къ тому же севастопольскимъ героемъ, понятно, были открыты всѣ двери „лучшихь домовъ. Его всюду
ласкали, холили, всячески за нимъ ухаживали. Литературная же извѣстность и ореолъ героя, понятно, льстили молодому самолю
бію, но Толстой, какъ человѣкъ вдумчивый, не могь почить на пріобрѣтенныхь лаврахъ.
Однако Толстой ни съ кѣмъ изъ писателей близко не сошелся. Въ его натурѣ, повидимому, мало данныхъ для дружбы, или эти данныя не могутъ уравновѣсить его чуткости и прони
цательности. Истинно друженъ онъ былъ всего разъ въ жизни, а именно, со старшимъ братомъ своимъ Николаемъ Николаевичемъ. Съ Тургеневымъ Толстой одно время даже жилъ на общей квартирѣ, но особеннаго расположенія ни съ той, ни съ другой стороны не было: они не могли понять другь друга, спорили до
хрипоты и скоро даже разошлись. Въ кружокъ же петербургскихъ литераторовъ Л. Н. Толстой внесъ свою сильную художественную, впечатлительную натуру и свой непреклонный, часто за
дорный характеръ, и произвелъ даже бурю въ этой умѣренной средѣ. Онъ спорилъ и ссорился, отрицалъ Шекспира, не становился на колѣни передъ Пушкинымъ, что тогда требова
лось литературнымъ уставомъ, смѣялся надъ нѣсколько чувствительнымъ народничествомъ, процвѣтавшимъ съ легкой руки Гри
горовича, и сердился на всѣхъ и вся: и на изящныя манеры, и на изящный языкъ, и на изящныя теоріи чистой красоты. „Люди мнѣ опротивѣли, говорить самъ Толстой, и самъ я себѣ опротивѣлъ. Я понялъ, что въ своемъ самооболыценіи мы не замѣчали, что ничего не знаемъ, что мы не знаемъ самаго главнаго, что на самый простой и вмѣстѣ -единственный важный вопросъ жизни: что хорошо, что дурно— мы не умѣемъ найтп никакого точнаго отвѣта... И я, смутно чувствуя ложь эту, не зная, гдѣ истина, страдалъ, но не имѣлъ духа отречся оть тщеславнаго чина художника, поэта, учителя, — и гордость моя, и сумасшедшая увѣренность, что я призванъ учить людей, самъ не знаю чему, все болѣе и болѣе болѣзненно развивались.
тьями. Кромѣ того, передъ 27-ми лѣтнимъ офицеромъ, богатымъ и титулованнымъ, къ тому же севастопольскимъ героемъ, понятно, были открыты всѣ двери „лучшихь домовъ. Его всюду
ласкали, холили, всячески за нимъ ухаживали. Литературная же извѣстность и ореолъ героя, понятно, льстили молодому самолю
бію, но Толстой, какъ человѣкъ вдумчивый, не могь почить на пріобрѣтенныхь лаврахъ.
Однако Толстой ни съ кѣмъ изъ писателей близко не сошелся. Въ его натурѣ, повидимому, мало данныхъ для дружбы, или эти данныя не могутъ уравновѣсить его чуткости и прони
цательности. Истинно друженъ онъ былъ всего разъ въ жизни, а именно, со старшимъ братомъ своимъ Николаемъ Николаевичемъ. Съ Тургеневымъ Толстой одно время даже жилъ на общей квартирѣ, но особеннаго расположенія ни съ той, ни съ другой стороны не было: они не могли понять другь друга, спорили до
хрипоты и скоро даже разошлись. Въ кружокъ же петербургскихъ литераторовъ Л. Н. Толстой внесъ свою сильную художественную, впечатлительную натуру и свой непреклонный, часто за
дорный характеръ, и произвелъ даже бурю въ этой умѣренной средѣ. Онъ спорилъ и ссорился, отрицалъ Шекспира, не становился на колѣни передъ Пушкинымъ, что тогда требова
лось литературнымъ уставомъ, смѣялся надъ нѣсколько чувствительнымъ народничествомъ, процвѣтавшимъ съ легкой руки Гри
горовича, и сердился на всѣхъ и вся: и на изящныя манеры, и на изящный языкъ, и на изящныя теоріи чистой красоты. „Люди мнѣ опротивѣли, говорить самъ Толстой, и самъ я себѣ опротивѣлъ. Я понялъ, что въ своемъ самооболыценіи мы не замѣчали, что ничего не знаемъ, что мы не знаемъ самаго главнаго, что на самый простой и вмѣстѣ -единственный важный вопросъ жизни: что хорошо, что дурно— мы не умѣемъ найтп никакого точнаго отвѣта... И я, смутно чувствуя ложь эту, не зная, гдѣ истина, страдалъ, но не имѣлъ духа отречся оть тщеславнаго чина художника, поэта, учителя, — и гордость моя, и сумасшедшая увѣренность, что я призванъ учить людей, самъ не знаю чему, все болѣе и болѣе болѣзненно развивались.