отношеніе къ нимъ поражало или дѣтскою незрѣлостью, или легкостью поверхностнаго дилетантизма!
Мы нисколько не ставимъ въ вину этого недостатка нашимъ классикамъ тридцатыхъ годовъ. Онъ ни мало не мѣшалъ имъ стоять во главѣ русскаго общества, имѣть большое образовательное вліяніе на массу русскихъ читателей, младенчески-чуждыхъ всякаго умственнаго развитая и образованія и еще болѣе далекихъ отъ европейскаго движенія идей. Наконецъ, никогда потомство не забудетъ той великой и неоцѣненной заслуги, какую оказали эти литературные корифеи, создавъ литературный языкъ, формы и, наконецъ, поставивши лите
ратуру на почву самобытности и реальности. Однимъ словомъ, они завѣщали своему потомству великолѣпный инструментъ, отлично приспособленный для разъигрыванія на немъ какихъ угодно величественныхъ и глубокомысленныхъ
классическихъ симфоній. Недоставало только музыкантовъ, которые были-бы способны умѣло и разумно воспользоваться этимъ инструментомъ. Музыканты эти не замедлили явиться, и съ нихъ-то собственно и начинается совершенно новая эпоха въ нашей литературѣ.
И действительно, передъ нами является эпоха до такой степени новая, представляющая такой полный переворотъ во всѣхъ литературныхъ сферахъ,
что мы видимъ не одно только внесеніе новаго содержанія въ художественный произведения, но полное измѣненіе самыхъ литературныхъ нравовъ.
Старые литературные нравы отражали до извѣстной степени патріархальныя понятія, господствовавшія въ обществѣ нашемъ въ XYIII и до половины XIX столѣтій. Вплоть до пятидесятыхъ годовъ въ литературномъ мірѣ суще
ствовала своя табель о рангахъ, свое мѣстничество и ревностное чинопочитаніе.
Во главѣ литературы господствовалъ особеннаго рода Олимпъ, на которомъ возсѣдали въ видѣ литературныхъ боговъ писатели первой величины, каждый со своею свитой. Затѣмъ слѣдовали писатели второстепенные, третьестепенные и т. д., вплоть до журнальнаго плебса, пресмыкающаго въ самомъ низу, пишущаго ради презрѣнныхъ денегъ, корыстныхъ барышей, и чуждаго поэтому того высшаго литературнаго благородства и безкорыстія, которыя казались свойственны лишь особаго рода избранникамъ.
Но, съ презрѣніемъ смотря на честно заработанныя литературнымъ трудокъ деньги, олимпійцы въ то-же время были очень падки на подачки свыше. Всѣ они, вплоть до Гоголя Включительно, упорно держались стараго покровительственнаго режима, и поэтому старались вращаться въ великосвѣтскихъ кругахъ, проникать по-возможности въ придворныя сферы и всячески заискивать у сильныхъ міра, добиваясь то пенсіи, то уплаты долговъ, то какой-либо льготы Это обязывало, и олимпійцы лишь къ маленькимъ смертнымъ вопіяли:
«Подите прочь, какое дѣло Поэту мирному до васъ?>
Что-же касается меценатовъ, то конечно къ нимъ подобныя гордыя восклицанія не могли относиться. Напротивъ того, приходилось быть тише воды, ниже травы.
Мы нисколько не ставимъ въ вину этого недостатка нашимъ классикамъ тридцатыхъ годовъ. Онъ ни мало не мѣшалъ имъ стоять во главѣ русскаго общества, имѣть большое образовательное вліяніе на массу русскихъ читателей, младенчески-чуждыхъ всякаго умственнаго развитая и образованія и еще болѣе далекихъ отъ европейскаго движенія идей. Наконецъ, никогда потомство не забудетъ той великой и неоцѣненной заслуги, какую оказали эти литературные корифеи, создавъ литературный языкъ, формы и, наконецъ, поставивши лите
ратуру на почву самобытности и реальности. Однимъ словомъ, они завѣщали своему потомству великолѣпный инструментъ, отлично приспособленный для разъигрыванія на немъ какихъ угодно величественныхъ и глубокомысленныхъ
классическихъ симфоній. Недоставало только музыкантовъ, которые были-бы способны умѣло и разумно воспользоваться этимъ инструментомъ. Музыканты эти не замедлили явиться, и съ нихъ-то собственно и начинается совершенно новая эпоха въ нашей литературѣ.
И.
И действительно, передъ нами является эпоха до такой степени новая, представляющая такой полный переворотъ во всѣхъ литературныхъ сферахъ,
что мы видимъ не одно только внесеніе новаго содержанія въ художественный произведения, но полное измѣненіе самыхъ литературныхъ нравовъ.
Старые литературные нравы отражали до извѣстной степени патріархальныя понятія, господствовавшія въ обществѣ нашемъ въ XYIII и до половины XIX столѣтій. Вплоть до пятидесятыхъ годовъ въ литературномъ мірѣ суще
ствовала своя табель о рангахъ, свое мѣстничество и ревностное чинопочитаніе.
Во главѣ литературы господствовалъ особеннаго рода Олимпъ, на которомъ возсѣдали въ видѣ литературныхъ боговъ писатели первой величины, каждый со своею свитой. Затѣмъ слѣдовали писатели второстепенные, третьестепенные и т. д., вплоть до журнальнаго плебса, пресмыкающаго въ самомъ низу, пишущаго ради презрѣнныхъ денегъ, корыстныхъ барышей, и чуждаго поэтому того высшаго литературнаго благородства и безкорыстія, которыя казались свойственны лишь особаго рода избранникамъ.
Но, съ презрѣніемъ смотря на честно заработанныя литературнымъ трудокъ деньги, олимпійцы въ то-же время были очень падки на подачки свыше. Всѣ они, вплоть до Гоголя Включительно, упорно держались стараго покровительственнаго режима, и поэтому старались вращаться въ великосвѣтскихъ кругахъ, проникать по-возможности въ придворныя сферы и всячески заискивать у сильныхъ міра, добиваясь то пенсіи, то уплаты долговъ, то какой-либо льготы Это обязывало, и олимпійцы лишь къ маленькимъ смертнымъ вопіяли:
«Подите прочь, какое дѣло Поэту мирному до васъ?>
Что-же касается меценатовъ, то конечно къ нимъ подобныя гордыя восклицанія не могли относиться. Напротивъ того, приходилось быть тише воды, ниже травы.