сотѣ и добру. Однимъ словомъ, человѣчество строить на землгь іеличественный храмъ разумнаго и любовнаго общежитіл, и Пуш
кинъ былъ и остается однимъ изъ полезнѣйшихъ участниковъ этой зиждительной работы.
Было бы празднымъ дѣломъ разбирать и оспаривать доводы,, на которые опирается эта оцѣнка. Ежели мы, нынѣшнее поколѣніе, видимъ другое въ поэзіи Пушкина, не лучше ли прямо вы
сказать наше новое пониманіе? Та онѣнка была, безъ сомнѣнія, вполнѣ добросовестна; но наше право и наша обязанность— прочитать Пушкина собственными глазами и въ свѣтѣ нашего опыта определить смыслъ и цѣнность его поэзіи.
2.
Наши символисты не правы, когда утверждаютъ, что искусство бываетъ двухъ родовъ; символическое, т. е. открыва
ющее тайны,—и только пленительное. Нѣтъ: всякое искусствооткрываетъ тайны, и всякое въ своемъ совершенств^ непременно пл-ѣнительно.
Дѣло художника—выразить свое видѣніе міра, и другой цѣли искусство не имѣетъ; но таковъ таинственный законъ ис
кусства, что видѣніе во внѣ выражается тѣмъ гармоничнѣе, чѣмъ оно само въ себѣ своеобразнее и глубже. Здѣсь, въ отличіе отъ міра вещественнаго, внѣшняя прелесть есть безошибочный признакъ внутренней правды и силы. Плѣнительность искусства—та гладкая, блестящая, переливающая радугой ледяная ко
ра, которою какъ бы остываетъ огненная лава художнической души, соприкасаясь съ наружнымъ воздухомъ, съ явью. Или
иначе: п-ѣвучесть формы есть плотское проявленіе того самаго гармоническаго ритма, который въ духѣ образуетъ видѣніе. Но
какъ бы ни описывать это явленіе, оно навсегда останется непостижимымъ. Ясно только одно: чѣмъ сильнѣе кипѣніе, тѣмъ блестящѣе и радужн-ѣе форма.
Эта внѣшняя пленительность искусства необыкновенно важна: она играетъ въ духовномъ мірѣ ту же роль, какую въ расти
кинъ былъ и остается однимъ изъ полезнѣйшихъ участниковъ этой зиждительной работы.
Было бы празднымъ дѣломъ разбирать и оспаривать доводы,, на которые опирается эта оцѣнка. Ежели мы, нынѣшнее поколѣніе, видимъ другое въ поэзіи Пушкина, не лучше ли прямо вы
сказать наше новое пониманіе? Та онѣнка была, безъ сомнѣнія, вполнѣ добросовестна; но наше право и наша обязанность— прочитать Пушкина собственными глазами и въ свѣтѣ нашего опыта определить смыслъ и цѣнность его поэзіи.
2.
Наши символисты не правы, когда утверждаютъ, что искусство бываетъ двухъ родовъ; символическое, т. е. открыва
ющее тайны,—и только пленительное. Нѣтъ: всякое искусствооткрываетъ тайны, и всякое въ своемъ совершенств^ непременно пл-ѣнительно.
Дѣло художника—выразить свое видѣніе міра, и другой цѣли искусство не имѣетъ; но таковъ таинственный законъ ис
кусства, что видѣніе во внѣ выражается тѣмъ гармоничнѣе, чѣмъ оно само въ себѣ своеобразнее и глубже. Здѣсь, въ отличіе отъ міра вещественнаго, внѣшняя прелесть есть безошибочный признакъ внутренней правды и силы. Плѣнительность искусства—та гладкая, блестящая, переливающая радугой ледяная ко
ра, которою какъ бы остываетъ огненная лава художнической души, соприкасаясь съ наружнымъ воздухомъ, съ явью. Или
иначе: п-ѣвучесть формы есть плотское проявленіе того самаго гармоническаго ритма, который въ духѣ образуетъ видѣніе. Но
какъ бы ни описывать это явленіе, оно навсегда останется непостижимымъ. Ясно только одно: чѣмъ сильнѣе кипѣніе, тѣмъ блестящѣе и радужн-ѣе форма.
Эта внѣшняя пленительность искусства необыкновенно важна: она играетъ въ духовномъ мірѣ ту же роль, какую въ расти