закономерности, съ виду такія простыл,—повторяются извѣчныя были; и человѣкъ знаетъ это, давно разгадалъ одно
образіе и безъисходность своихъ судебъ, и съ незапамятныхъ временъ какъ бы самъ себѣ неустанно твердитъ правду роковыхъ опредѣленій. Эту древнюю правду носитъ въ себѣ Пушкинъ; эти немногія повторныя были онъ видитъ въ собы
тіяхъ дня. Онъ безпримѣрно-индивидуаленъ въ своемъ созерцаніи, и однако чрезъ его мыщленіе течетъ потокъ ветхозавѣтнаго опыта.
Пушкинъ—язычникъ и фаталистъ. Его извѣстное признаніе что онъ склоняется къ атеизму, надо понимать не въ томъсмыслѣ, будто въ такой-то моментъ своей жизни онъ сознательно отрекся отъ вѣры въ Бога. Нѣтъ, онъ такимъ родился; онъ просто древнѣе единобожія и всякой положительной религіи, онъ какъ бы сверстникъ охотникамъ Месопотаміи или пастухамъ Ирана. Въ его духѣ еще только накопленъ матеріалъ, изъ котораго народы позднее, въ долгомъ развитіи, выкуютъ свои вѣроученія и культы. Этотъ матеріалъ, накопленный въ немъ, преді ставляетъ собою нисколько безотчетныхъ и неоспоримыхъ увѣренностей, которыя логически связаны между собою словно паутинными нитями и образуютъ своего рода систему.
Самый общій и основной догматъ Пушкина, опредѣляющій все его разумѣніе, есть уверенность, что бытіе является въ двухъ видахъ: какъ полнота, и какъ неполнота, ущербность. II онъ думалъ, вполнѣ последовательно, что полнота, какъ внутренно-насыщенная, пребываетъ въ незозмутимомъ покоѣ, тогда какъ ущербное непрестанно ищетъ, рыщетъ. Ущербное вѣчно терзаемо голодомъ, и оттого всегда стремится и движется; оно одно въ мірѣ дѣйствуетъ.
Эта основная мысль Пушкина представляла какъ бы канонъ, которому неизм-ѣнно, помимо его води, подчинялось его художественное созерцаніе. Всюду, гдѣ онъ изображалъ совершен
ство, онъ показывалъ его безстрастнымъ, пассивнымъ, неподвижнымъ. Такимъ изображенъ райскій духъ въ стихотвореніи „ Ангелъ : онъ только есть, но абсолютно недвижимъ, даже не смотритъ,
образіе и безъисходность своихъ судебъ, и съ незапамятныхъ временъ какъ бы самъ себѣ неустанно твердитъ правду роковыхъ опредѣленій. Эту древнюю правду носитъ въ себѣ Пушкинъ; эти немногія повторныя были онъ видитъ въ собы
тіяхъ дня. Онъ безпримѣрно-индивидуаленъ въ своемъ созерцаніи, и однако чрезъ его мыщленіе течетъ потокъ ветхозавѣтнаго опыта.
Пушкинъ—язычникъ и фаталистъ. Его извѣстное признаніе что онъ склоняется къ атеизму, надо понимать не въ томъсмыслѣ, будто въ такой-то моментъ своей жизни онъ сознательно отрекся отъ вѣры въ Бога. Нѣтъ, онъ такимъ родился; онъ просто древнѣе единобожія и всякой положительной религіи, онъ какъ бы сверстникъ охотникамъ Месопотаміи или пастухамъ Ирана. Въ его духѣ еще только накопленъ матеріалъ, изъ котораго народы позднее, въ долгомъ развитіи, выкуютъ свои вѣроученія и культы. Этотъ матеріалъ, накопленный въ немъ, преді ставляетъ собою нисколько безотчетныхъ и неоспоримыхъ увѣренностей, которыя логически связаны между собою словно паутинными нитями и образуютъ своего рода систему.
Самый общій и основной догматъ Пушкина, опредѣляющій все его разумѣніе, есть уверенность, что бытіе является въ двухъ видахъ: какъ полнота, и какъ неполнота, ущербность. II онъ думалъ, вполнѣ последовательно, что полнота, какъ внутренно-насыщенная, пребываетъ въ незозмутимомъ покоѣ, тогда какъ ущербное непрестанно ищетъ, рыщетъ. Ущербное вѣчно терзаемо голодомъ, и оттого всегда стремится и движется; оно одно въ мірѣ дѣйствуетъ.
Эта основная мысль Пушкина представляла какъ бы канонъ, которому неизм-ѣнно, помимо его води, подчинялось его художественное созерцаніе. Всюду, гдѣ онъ изображалъ совершен
ство, онъ показывалъ его безстрастнымъ, пассивнымъ, неподвижнымъ. Такимъ изображенъ райскій духъ въ стихотвореніи „ Ангелъ : онъ только есть, но абсолютно недвижимъ, даже не смотритъ,