сквы, которую, не ожидая нашихъ работъ но этому делу и въ указаніе намъ, описывали, какъ умели, но источниками, какіе могли случайно до
быть. Въ знаніи и сознаніи европейца и далекая за ледяными горами Москва съ ея историческими памятниками необходимо должна была занимать и заиимастъ свое место. Мы же, близкіе ей люди, все время оставались въ убѣжденіи, что познаніе исторіи и достопримечательностей своего города есть излишняя роскошь или такая техника, которою заниматься должны только одни спеціалисты, историческія и археологическія Общества.
Если стремленіе узнать прошлое своей жизни составляетъ первый признакъ возрастающаго ума, дѣйствіе пробужденнаго выростающаго сознанія, и въ народѣ, какъ и въ отдѣльномъ человѣкѣ, то естественно, что мысли объ исторіи Москвы впер
вые должны были пробудиться еще въ то время, какъ только Москва стала Государствомъ, какъ только достаточно выросла и возмужала въ своемъ историческому и политическомъ развитіи. Это въ действительности такъ и случилось слишкомъ за 300 лѣтъ до нашего времени.
Первым попытки описать исторію Москвы-города возникли во второй половинѣ ХѴ 1 стол., вслѣдъ затѣмъ, какъ Москва поборола навсегда Татарскія царства. Тогда сама исторія еще нротекала, еще происходила и совершалась, поэтому понятія объ исторіи города Москвы должиы были выразиться лишь въ одномъ запросѣ и въ одномъ вопросѣ:
откуда и какъ началась эта славная Москва? Тогдашніе грамотные и книжные люди разрѣшили этотъ вопросъ ближайшими для нихъ способомъ. Они собрали изъ пѣсенъ и былинъ небольшой разсказъ о первомъ владельце места, о построеніи города, о первыхъ его князьяхъ, связывая все это, вероятно по разсказу тѣхъ же старыхъ пѣсенъ, нѣкоторыми романическими приключеніями. Затѣмъ другіе книжные люди, на Крутицахъ, составили уже книжную сочиненную легенду о пустынникахъ Букалѣ и Подонѣ. Еще болѣе ученые книжники, иноземцы, указывали уже на библейскаго Мосоха, какъ соименника Москвы, а знатоки Русскихъ лѣтонисей на древняго Олега, какъ перваго ея строителя, на томъ только основаніи, что Олегъ, уставляя дани, ѣзжалъ по этимъ мѣстамъ изъ Кіева.
Такъ эти легенды и ходили въ грамотномъ народе до временъ Петра и дальше до появленія
исторической критики. Ихъ усердно записывали въ летописи и хронографы и читали съ любопытствомъ. О Мосохе до последняго времени твердилъ и Синопсисъ или первейшій крагкій учебникъ Рус
ской Исторіи, изданный церковной печатью еще въ 1674 г. и повторенный въ гражданской только печати девятымъ изданіемъ уже въ 1810 г.
Отъ времени великихъ государей Ивановъ Ва сильевичей и до Петра Великаго исторія Москвы
сливалась съ обще-русскою исторіею, которая въ то время сама собою вся была только исторіею Московскаго же Государства, поэтому писать осо
бую исторію одной только Москвы никому и въ мысль не могло придти. Тогда вся Русь была все таже одна Москва. Русскіе люди усердно ее и описывали въ своихъ летописяхъ, не отличая исторіи города отъ общей исторіи. Тогда исторія еще происходила и совершалась, какъ мы упомя
нули, и Москва-городъ еще делала свое дело, у всехъ на глазахъ. Все въ ней еще было живо, все еще говорило само за себя, и въ людяхъ, и въ вещественныхъ памятникахъ. Трудно было писать исторію еще живыхъ людей.
Только со временъ построенія Петербурга действительно становилось необходимымъ скорее записывать и описывать исторію Москвы и ея памятники. Но съ этого времени Русское руководящее, властное, передовое общество стало смот
реть на свою исторію иными глазами, да и исторія потекла совсемъ другая, въ виду которой Москва представлялась уже городомъ, такъ сказать, изношеннымъ, какъ старое платье, и ни къ чему не пригоднымъ. Эго былъ ветхій домъ, на новые глаза примечательный только крайнимъ неудобствомъ для жизни и даже опасностію, чтобъ со
всемъ не обрушился и не ногубилъ бы насажденій новаго и еще очень молодаго Русскаго бытія. Что можно было исторически описывать въ зданіи, которое не казалось древностью, достойною памяти, а оказалось именно только ветхостью, недостойною и сохраненія, по случаю полнейшей не
возможности привести ее въ возобновленный по
рядокъ, особенно для потребностей новаго быта? Вместо историческаго, приходилось делать только