да кн. Сергѣй Григорьевичъ Волконскій, декабристе, писалъ изъ Петербурга Пушкину: „имѣвъ опыты вапіей ко мнѣ дружбы и увѣренъ будучи, что всякое доброе о мнѣ извѣстіе будетъ вамъ пріятнымъ, увѣдомляю васъ о помолвкѣ моей съ Маріей Николаевной Раевскою. Не буду вамъ говорить о моемъ счастіи“. Врядъ ли можетъ быть отнесено къ М. Н. Раевской это етихотвореніе, въ особенности заключительныя его строки:
„Тамъ, подъ завѣтными скалами,
Теперь она сидитъ, печальна и одна...
Одна... Никто предъ ней не плачетъ, не тоскуетъ, Никто ея колѣнъ въ габвеньи не цѣлуетъ; Одна... Ничьимъ устамъ она не предаетъ
Ни плечъ, ни влажныхъ устъ, ни персей бѣлоснѣжныхъ.
Никто ея любви небесной не достоинъ.
Не правда-ль: ты одна? ты плачешь? я спокоенъ.
• ■ . ...................................................................
Но если ........................................................................................“
Точки поставлены самимъ Нушкинымъ; рукопись этого стихотворенія намъ неизвѣстна. Итакъ, этой элегіи нельзя отнести ни къ М. Н. Раевской, ни къ Амаліи Ризничъ. Не относится ли она къ той особѣ, о которой такъ туманно говорить Анненковъ?
Среди стихотвореній, написанныхъ въ Михайловскомъ, мы встрѣтили еще одно, которое также даетъ доказательство того, что не Ризничъ владѣла мыслью поэта въ его уединеніи, что не она была могучей страстью Пушкина въ Одессѣ. Это—„Желаніе славы (7 іюля 1825 года); лицо, къ которому обращено эго стихотвореніе, опять-таки мы должны искать не въ Тригорскомъ, а тамъ, гдѣ поэтъ былъ до ссылки въ Михайловское; стихотвореніе заключаете, по нашему мнѣнію, важное автобіографическое свидетельство,
указаніе на обстоятельства, сопровождавшія разлуку поэта съ этой особой, и намекъ на какую-то связь этой любви поэта съ его высылкой изъ Одессы.