ной организации могут работать постоянно или временно некоторые, — на социальный заказ работает каждый.
Эволюция искусства состоит в чередовании так называемых художественных течений: импрессионизма, экспрессионизма и т. д.
Течения слагаются из методов творчества наличных мастеров, из которых в буржуазном обществе рынок выделяет небольшое число „генералов“, „вождей“, „рафаэлей“. Но эти „рафаэли“ существуют постольку, поскольку сотрудничают с безымянными по большей части художниками; художественное течение — социальный про
цесс, единство которого обусловливается и обеспечивается единством— общественным и техническим — форм творчества. Оторвать „рафаэлей“ экономически, изолировать их, сделать их работниками-избранниками — означает лишить искусство его социальнопроизводственных корней: армия без командиров есть такая же чушь, как и командиры без армии.
Кроме того решение проблемы экономического положения группы художников ничего не говорит о том, чем будут существовать—в хлебном отношении — остальные.
С. Экономические возможности современного станковизма.
Итак, станковое искусство предполагает не только индивидуального потребителя, но и соответствующего покупателя и иерархию доходов, т. е. предполагает наличие буржуазного общества.
Как-тο во время спора один из лучших советских станковистов сказал: „Вы, производственники, можете как угодно доказать неизбежную гибель станкового искусства, а картина будет продол
жать существовать, потому что вопреки логике ваших безупречных построений художники хотят писать и будут писать, а люди хотят видеть и будут видеть; станковое искусство нравится, оно отвечает глубоким запросам человеческого духа, и потому никакой социализм ему не страшен“. Аргументация была явно идеалистической, но за ней крылась апелляция к фактам: после „беспредметного разложения“ станковизм вновь как будто подымается и во Франции, и в Г ермании, и в Советском союзе.
Но вот я знаю целый ряд художников; во время военного коммунизма они хотели искренно — проектировать мебель, изобретать плакаты и шить костюмы; эти же художники после нэпа начали хотеть писать станковые картины. Полагаю, что здесь не
было случайности: станковизм происхождением, реализацией продукции, а следовательно, своим будущим прикован к частно-хозяй
ственному капитализму. Даже госкапитализм, если таковой придет, пообрежет станковые крылышки; неудивительно, что нынешний подъем станковизма выражается лишь в количественном усилении продукции; качественно современный „неореализм“ есть эстетическая реставрация, которая, очевидно, поможет картине продержаться художественно те десятилетия, в которые ей будет помогать экономически продержаться капитализм.
Эволюция искусства состоит в чередовании так называемых художественных течений: импрессионизма, экспрессионизма и т. д.
Течения слагаются из методов творчества наличных мастеров, из которых в буржуазном обществе рынок выделяет небольшое число „генералов“, „вождей“, „рафаэлей“. Но эти „рафаэли“ существуют постольку, поскольку сотрудничают с безымянными по большей части художниками; художественное течение — социальный про
цесс, единство которого обусловливается и обеспечивается единством— общественным и техническим — форм творчества. Оторвать „рафаэлей“ экономически, изолировать их, сделать их работниками-избранниками — означает лишить искусство его социальнопроизводственных корней: армия без командиров есть такая же чушь, как и командиры без армии.
Кроме того решение проблемы экономического положения группы художников ничего не говорит о том, чем будут существовать—в хлебном отношении — остальные.
С. Экономические возможности современного станковизма.
Итак, станковое искусство предполагает не только индивидуального потребителя, но и соответствующего покупателя и иерархию доходов, т. е. предполагает наличие буржуазного общества.
Как-тο во время спора один из лучших советских станковистов сказал: „Вы, производственники, можете как угодно доказать неизбежную гибель станкового искусства, а картина будет продол
жать существовать, потому что вопреки логике ваших безупречных построений художники хотят писать и будут писать, а люди хотят видеть и будут видеть; станковое искусство нравится, оно отвечает глубоким запросам человеческого духа, и потому никакой социализм ему не страшен“. Аргументация была явно идеалистической, но за ней крылась апелляция к фактам: после „беспредметного разложения“ станковизм вновь как будто подымается и во Франции, и в Г ермании, и в Советском союзе.
Но вот я знаю целый ряд художников; во время военного коммунизма они хотели искренно — проектировать мебель, изобретать плакаты и шить костюмы; эти же художники после нэпа начали хотеть писать станковые картины. Полагаю, что здесь не
было случайности: станковизм происхождением, реализацией продукции, а следовательно, своим будущим прикован к частно-хозяй
ственному капитализму. Даже госкапитализм, если таковой придет, пообрежет станковые крылышки; неудивительно, что нынешний подъем станковизма выражается лишь в количественном усилении продукции; качественно современный „неореализм“ есть эстетическая реставрация, которая, очевидно, поможет картине продержаться художественно те десятилетия, в которые ей будет помогать экономически продержаться капитализм.