Приезжающие к нам иностранцы, критики, художники часто приходят к нам, лефовцам, смотреть работы и, восторгаясь, удивляются, почему все это нигде не напечатано, не издано, не выставлено.


Мы молчим...


Потому что наши критики и заведующие худ.-делами тоже ходят, удивляясь, там, на западе, пишут и пишут оттуда в СССР.
Так много на западе интересного. И печатают, и издают, и выставляют... в СССР иностранцев.
Ведь все это лето во всех газетах и журналах каждый день пишут и пишут Коган и Луначарский, и все о западе. Уж так расписались. А мы молчим.
Не мешало бы Рабису сказать что-нибудь. Помолчали и довольно. (А. Р.)
Я всегда думал, что Лубянский проезд, на котором „Новый Леф и в котором я живу, назовут-таки в конце концов проездом Маяковского. Пока что выходит не так.


Ha-днях я получил письмо, приглашение какой-то художественной организации, с таким тоскливым адресом:




„Редакция журнала „Новый лес“ В. В. Лубянскому .




Правильно, — проезд длиннее, чем писатель, да еще с короткими строчками.


Раз до сих пор не прославился, то в будущем не прославишься вовсе. Делать славу с каждым днем становится труднее.


Славу писателю делает „Вечерка .


И „Вечерка обо мне — ни строчки. Разговариваю с замредактором Ч.


— Да, — говорит, — слыхал-слыхал, очень вас за границей здорово принимали, даже посольские говорили, большое художественное и политическое значение. Но хроники не дам. Не дам. Почему? Без достаточного уважения к нам относились. Вы — нас, мы — вас, мы— вас, вы — нас. Пора становиться настоящими журналистами.


Развесив удивленные уши, переспрашиваю восхищенно:
— Как это вы, товарищ, так прямо выразились, и повторить можете? — Пожалуйста. Мы — вас, вы — нас, вы — нас, мы — вас. Учитесь быть журналистами.
До сих пор я думал только о качестве стихов, теперь, очевидно, придется подумать и о манерах.
Надо людей хвалить, а у меня и с Шенгели нелады тоже, от этого критические статьи получаются. А Шенгели в люди выходит.
Называли-называли его в насмешку профессором, сам он от этого звания отворачивался с стыдливым смешком, да, очевидно, так все к этой шутке привыкли, что и действительно выбрали и стали величать его профессором.
Сам Шенгели немедленно трубит об этом собственными стихами, по собственному учебнику сделанными, в собственном студенческом журнале напечатанными.