Возьмем Рафаила Зотова, роман которого „Леонид или некоторые черты из жизни Наполеона находился в библиотеке Льва Николаевича Толстого. Основной герой Леонид—дворянин, но дворя
нин только что получивший дворянство. Дворянин из семинаристов.. Его так и ругают „семинаристом .
„А угрюмый твой товарищ, которого мы прозвали семинаристом“ (стр. 4) — этот Леонид, участвуя в сражениях, потом поста
влен перед необходимостью перейти на сторону Наполеона и, правда, не сражается против русских, но находится у Наполеона во французской форме в Москве. Леонид кончает тем, что становится ба
роном, графом, и эта его выслуга утверждается наконец Бурбонами. Таким образом и для Рафаила Зотова, который не был крупным
писателем и поэтому сам не мог придумать ничего чрезвычайно изысканного или необыкновенного, и для Рафаила Зотова вторжение Наполеона в Россию было моментом, обостряющим взаимоотно
шения разночинца с дворянством, возбуждающим какие-то надежды разночинца на выдвижение.
Как известно, у Льва Николаевича в „Войне и мире“ разночинцев как будто совсем нет. На это указывали Льву Николаевичу уже его современники. Например у Анненкова:
в самом деле, почти непонятно, как мог автор освободить себя от необходимости показать рядом со своим обществом присутствие элемента разночинцев, получавшего все большее и большее значение в жизни*
Эти упреки (на которые впоследствии Л. Н. Толстой ответили довольно резко) были в то время всеобщи. Приведу еще одну цитату:
„Между всеми этими личностями, прилично говорящими пустяки или. неприлично болтающими свысока о „важных материях , мы не нашли ни одного человека, который мог бы назваться представителем тогдашней русской интеллигенции (Пятковский) [1] .
У Льва Николаевича на это был ответ, и ответ очень резкий, что он этих разночинцев не знает и знать не хочет, но их знала история, и впоследствии мы увидим, что знал о них и Лев Нико
лаевич Толстой, но они существуют в его произведении в скрытом виде. Разночинцы — это Сперанский и Наполеон. Художественно они связаны у Льва Николаевича тем, что у обоих белые руки; причем белые руки не заслуженные, не дворянские. Эти белые руки
сравнены с белым цветом лица мужика или солдата, который долго сидел в комнате.
Сперанский в эпоху Льва Николаевича Толстого был совершеннозлободневная фигура, и злободневная именно как разночинец. На появление книги барона Корфа о Сперанском, по которой и по
строен образ Сперанского у Льва Николаевича Толстого, Черны
[1] Отзыв этот нашел сочувственный отклик в журнале „Библиограф*,.
1869 г., № 1, стр. 9—10 (не отмечено в толстовской библиографии).
нин только что получивший дворянство. Дворянин из семинаристов.. Его так и ругают „семинаристом .
„А угрюмый твой товарищ, которого мы прозвали семинаристом“ (стр. 4) — этот Леонид, участвуя в сражениях, потом поста
влен перед необходимостью перейти на сторону Наполеона и, правда, не сражается против русских, но находится у Наполеона во французской форме в Москве. Леонид кончает тем, что становится ба
роном, графом, и эта его выслуга утверждается наконец Бурбонами. Таким образом и для Рафаила Зотова, который не был крупным
писателем и поэтому сам не мог придумать ничего чрезвычайно изысканного или необыкновенного, и для Рафаила Зотова вторжение Наполеона в Россию было моментом, обостряющим взаимоотно
шения разночинца с дворянством, возбуждающим какие-то надежды разночинца на выдвижение.
Как известно, у Льва Николаевича в „Войне и мире“ разночинцев как будто совсем нет. На это указывали Льву Николаевичу уже его современники. Например у Анненкова:
в самом деле, почти непонятно, как мог автор освободить себя от необходимости показать рядом со своим обществом присутствие элемента разночинцев, получавшего все большее и большее значение в жизни*
(Анненков П., Воспоминания, СПБ., 1879 г., стр. 383.)
Эти упреки (на которые впоследствии Л. Н. Толстой ответили довольно резко) были в то время всеобщи. Приведу еще одну цитату:
„Между всеми этими личностями, прилично говорящими пустяки или. неприлично болтающими свысока о „важных материях , мы не нашли ни одного человека, который мог бы назваться представителем тогдашней русской интеллигенции (Пятковский) [1] .
У Льва Николаевича на это был ответ, и ответ очень резкий, что он этих разночинцев не знает и знать не хочет, но их знала история, и впоследствии мы увидим, что знал о них и Лев Нико
лаевич Толстой, но они существуют в его произведении в скрытом виде. Разночинцы — это Сперанский и Наполеон. Художественно они связаны у Льва Николаевича тем, что у обоих белые руки; причем белые руки не заслуженные, не дворянские. Эти белые руки
сравнены с белым цветом лица мужика или солдата, который долго сидел в комнате.
Сперанский в эпоху Льва Николаевича Толстого был совершеннозлободневная фигура, и злободневная именно как разночинец. На появление книги барона Корфа о Сперанском, по которой и по
строен образ Сперанского у Льва Николаевича Толстого, Черны
[1] Отзыв этот нашел сочувственный отклик в журнале „Библиограф*,.
1869 г., № 1, стр. 9—10 (не отмечено в толстовской библиографии).