шевский написал рецензию, в которой подчеркивает поповство, разночинство Сперанского.
„Сперанский был сын священника, как известно читателю, попросту сказать — был бурсак или попович . Барон Корф справедливо выставляет очень рельефным образом это обстоятельство, которому принадлежало значительное влияние на судьбу Сперанского.
(Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, т. VIII, Петроград, 1918 г. стр. 294.),
Но куски, которые вырезывает Чернышевский из книги барона Корфа, конечно, совершенно другие, чем куски, взятые Львом Ни
колаевичем Толстым. Чернышевский берет героического Сперанского и рассказывает о том, как Сперанский явился на вызов своего на
чальника-самодура не в форме, а в роскошном фраке серого цвета с кружевными манжетами, чем поразил самодура, который ждал увидеть трепещущего подьячего, а не элегантного молодого человека.
Вместо неуклюжего, раболепного, трепещущего подьячего, какого он, вероятно, думал увидеть, перед ним стоял молодой человек очень приличной наружности, в положении почтительном, но без всякого признака робости или замешательства, и притом, что кажется всего более его поразило, не в обычном мундире, а во французском кафтане из серого грог рапа, в чул
ках и башмаках, в жабо и манжетах, и завитках и пудре, — словом в самом изысканном наряде того времени... Сперанский угадал, чем взять над этою грубою натурою. Обольянинов тотчас предложил ему стул и вообще обошелся с ним так вежливо, как только умел .
(Барон М. Корф. Жизнь графа Сперанского, Москва, 1861 г., т. I, стр. 52 — 53.)
Чернышевский в скрытом виде утверждает, что в основе тенденция деятельности Сперанского была революционна:
„...Приверженцы политических людей, при жизни их, стараются обыкновенно выставлять за клевету мнение противной партии о целях и стремле
ниях деятелей, защищаемых ими. Сами эти люди часто принуждены бывают говорить в таком же. смысле. Оно так и бывает нужно, чтобы успокоить общество и выигрывать время. Но очень часто историк находит, что государственный человек действительно имел отчасти те стремления, какие приписывались ему врагами. Сперанского называли его враги революционером. Характеристика, взятая нами из книги барона Корфа, показывает что этот отзыв врагов Сперанского не был совершенно безосновательною клеветою.
(Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. VIII, Петроград, 1918 г., стр. 300.)
Сперанский и Наполеон связаны у Льва Николаевича Толстого одинаковостью акцента, одинаковостью черты, которая их соединяет. Для современника они были связаны ближе: и Сперанский и Напо
леон (хотя Наполеон был из каких-то полудворян) были выскочками, людьми нового класса; и, читая отрывок из мемуаров Сперанского, просто находишь совпадения с мемуарами Наполеона.
В Наполеоне тогдашних русских дворян — правящий класс — поражала незаконность власти, причем вопрос о цареубийстве был поставлен при Наполеоне на повестку дня.
Весь „Леонид Зотова основан на том, что Леонид работает
„Сперанский был сын священника, как известно читателю, попросту сказать — был бурсак или попович . Барон Корф справедливо выставляет очень рельефным образом это обстоятельство, которому принадлежало значительное влияние на судьбу Сперанского.
(Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, т. VIII, Петроград, 1918 г. стр. 294.),
Но куски, которые вырезывает Чернышевский из книги барона Корфа, конечно, совершенно другие, чем куски, взятые Львом Ни
колаевичем Толстым. Чернышевский берет героического Сперанского и рассказывает о том, как Сперанский явился на вызов своего на
чальника-самодура не в форме, а в роскошном фраке серого цвета с кружевными манжетами, чем поразил самодура, который ждал увидеть трепещущего подьячего, а не элегантного молодого человека.
Вместо неуклюжего, раболепного, трепещущего подьячего, какого он, вероятно, думал увидеть, перед ним стоял молодой человек очень приличной наружности, в положении почтительном, но без всякого признака робости или замешательства, и притом, что кажется всего более его поразило, не в обычном мундире, а во французском кафтане из серого грог рапа, в чул
ках и башмаках, в жабо и манжетах, и завитках и пудре, — словом в самом изысканном наряде того времени... Сперанский угадал, чем взять над этою грубою натурою. Обольянинов тотчас предложил ему стул и вообще обошелся с ним так вежливо, как только умел .
(Барон М. Корф. Жизнь графа Сперанского, Москва, 1861 г., т. I, стр. 52 — 53.)
Чернышевский в скрытом виде утверждает, что в основе тенденция деятельности Сперанского была революционна:
„...Приверженцы политических людей, при жизни их, стараются обыкновенно выставлять за клевету мнение противной партии о целях и стремле
ниях деятелей, защищаемых ими. Сами эти люди часто принуждены бывают говорить в таком же. смысле. Оно так и бывает нужно, чтобы успокоить общество и выигрывать время. Но очень часто историк находит, что государственный человек действительно имел отчасти те стремления, какие приписывались ему врагами. Сперанского называли его враги революционером. Характеристика, взятая нами из книги барона Корфа, показывает что этот отзыв врагов Сперанского не был совершенно безосновательною клеветою.
(Чернышевский, Полное собрание сочинений, т. VIII, Петроград, 1918 г., стр. 300.)
Сперанский и Наполеон связаны у Льва Николаевича Толстого одинаковостью акцента, одинаковостью черты, которая их соединяет. Для современника они были связаны ближе: и Сперанский и Напо
леон (хотя Наполеон был из каких-то полудворян) были выскочками, людьми нового класса; и, читая отрывок из мемуаров Сперанского, просто находишь совпадения с мемуарами Наполеона.
В Наполеоне тогдашних русских дворян — правящий класс — поражала незаконность власти, причем вопрос о цареубийстве был поставлен при Наполеоне на повестку дня.
Весь „Леонид Зотова основан на том, что Леонид работает