по своей природе. Это является причиной того, что весь Наполеон и вся французская линия не рассказаны Толстым, а пересказаны; пересказаны принципом отстранения, так что стилистическое по
строение мест с французами иное, чем стилистическое построение мест с русскими. Сегодняшний читатель ощущает в этом чисто художественный прием. Особенно заметна двойственность отноше
ний Толстого к власти Наполеона и Александра I там, где оба императора встречаются вместе и где реагирует на них простой
и квадратный Николай Ростов. Но в вопросе о легитимизме Льва Николаевича Толстого мы установили, что этот его легитимизм является как бы реставрацией отношений к Наполеону известной части общества. В отношении же идеализации двенадцатого года Лев Николаевич Толстой, во всяком случае, с современниками две
надцатого года имеет мало общего. У нас сохранился план драмы из эпохи двенадцатого года, написанный Грибоедовым.
Я привожу его конец.
Село под Москвой.
Сельская картина. Является М (ополченец-офицер из крепостных). Всеобщее ополчение без дворян. (Трусость служителей правительства — выставлена или нет, как случится.)
Отделение III.
Зимние сцены преследования неприятеля и ужасных смертей. Истязание Р. и поседелого воина. Сей юноша показывает пример, и оба умирают героями. Подвиги М. Множество других сцен.
Э п и л о г.
Вильна.
Отличия, искательства; вся поэзия великих подвигов исчезает. М. в пренебрежении у военачальников. Отпускается, восвояси с отеческими наставлениями покорности и послушания.
Село или развалины Москвы.
Прежние мерзости. М. возвращается под палку господина, который хочет ему сбрить бороду. Отчаяние... самоубийство.
( Л. Грибоедов, т. I, стр. 262, Акад. библ. русских писат.)
Вот этот самый план и является как бы планом того, что выбрасывал Лев Николаевич Толстой из своей книги. Грибоедов говорит: 1) ополчение без дворян, 2) недовольство крестьян,
3) злоупотребление в ополчении, 4) истязания французов и прочие мерзости.
У Льва Николаевича все это до такой степени вытеснено, что, вообще, появление декабристов или настроения декабристов в конце романа совершенно ничем не обоснованы.
Потому что и отношение к России, и отношение к загранице у Толстого совершенно другое, чем у современников двенадцатого года, — более элементарное.
Мы будем приводить только тот материал, который находился у Льва Николаевича под руками, т. е. сознательно пропущенный.
(Окончание главы в следующем номере).