Гроза двенадцатого года
Настала — кто тут нам помог? Остервенение народа,
Барклай, зима иль русский бог?
И чем жирнее, тем тяжелее;
О, русский глупый наш народ,
Скажи, зачем ты в самом деле...
Двенадцатый год был темой официальной, и легенда о том, что Бородино было победой, вернее, степень доверия к этой ле
генде, явилась как бы реактивом для определения почтительности граждан. Сами же государи при путешествиях за границу называли себя, когда они путешествовали инкогнито, графами Бородинскими.
Известные реакционные статьи В. Белинского были написаны на две темы: одна содержит анализ критических статей Менцеля, а другая посвящена бородинской годовщине и воспринимает боро
динскую годовщину как победу; причем в комплекс бородинской победы попадает и прославление самодержавия. Любопытно, что эти две почти одновременно написанные статьи имели разную судьбу. Твердо запомнилась статья о Бородинском сражении, а статья о Менцеле почти позабыта, и мы не видим,как на нее реагировали. Равность резонанса этих статей объясняется чрезвычайной точностью значения отношений к Бородинскому сражению.
Конечно, мы можем сказать другое, что у Пушкина есть стихотворение „Бородинская годовщина , но это стихотворение относится к разряду называемых князем Вяземским „шинельными , причем тут „шипельность нужно понимать не в смысле простой солдат
ской службы, а гораздо более обидно—это хождение по домам в шинели с выпрашиванием подачек.
Любопытно отметить, что „Бородинская годовщина Пушкина связана со „взятием Варшавы , и вообще в литературном сознании
Царь Александр первый Настал ему взамен.
В нем слабы были нервы, Но был он джентльмен.
Когда на нас в азарте Стотысячную рать
Надвинул Бонапарте, Он начал отступать.
( „Русская старина1883 г., ноябрь, стр. 493.)
(А. С. Пушкин, „Евгений Онегин Гос. издат., Петербург. 1920 г., стр. 310.)
Здесь мы не видим никакого увлечения Александром; правда, здесь образ Александра, плешивый, несколько анахроничен; т. е. в двенадцатый год передвинут более старый Александр, но пора
женчество Пушкина сказывается здесь совершенно ясно в словах: „О, русский глупый наш народ, скажи зачем ты в самом деле“... Пушкин определенно воспринимает двенадцатый год как поражение.
Как поражение воспринимает двенадцатый год и современник Льва Николаевича Толстого, но придворный дворянин более высшего класса, чем Лев Николаевич — Алексей Толстой („Русская история от Гостомысла до Тимашева” (862 — 1868).
Настала — кто тут нам помог? Остервенение народа,
Барклай, зима иль русский бог?
И чем жирнее, тем тяжелее;
О, русский глупый наш народ,
Скажи, зачем ты в самом деле...
Двенадцатый год был темой официальной, и легенда о том, что Бородино было победой, вернее, степень доверия к этой ле
генде, явилась как бы реактивом для определения почтительности граждан. Сами же государи при путешествиях за границу называли себя, когда они путешествовали инкогнито, графами Бородинскими.
Известные реакционные статьи В. Белинского были написаны на две темы: одна содержит анализ критических статей Менцеля, а другая посвящена бородинской годовщине и воспринимает боро
динскую годовщину как победу; причем в комплекс бородинской победы попадает и прославление самодержавия. Любопытно, что эти две почти одновременно написанные статьи имели разную судьбу. Твердо запомнилась статья о Бородинском сражении, а статья о Менцеле почти позабыта, и мы не видим,как на нее реагировали. Равность резонанса этих статей объясняется чрезвычайной точностью значения отношений к Бородинскому сражению.
Конечно, мы можем сказать другое, что у Пушкина есть стихотворение „Бородинская годовщина , но это стихотворение относится к разряду называемых князем Вяземским „шинельными , причем тут „шипельность нужно понимать не в смысле простой солдат
ской службы, а гораздо более обидно—это хождение по домам в шинели с выпрашиванием подачек.
Любопытно отметить, что „Бородинская годовщина Пушкина связана со „взятием Варшавы , и вообще в литературном сознании
Царь Александр первый Настал ему взамен.
В нем слабы были нервы, Но был он джентльмен.
Когда на нас в азарте Стотысячную рать
Надвинул Бонапарте, Он начал отступать.
( „Русская старина1883 г., ноябрь, стр. 493.)
(А. С. Пушкин, „Евгений Онегин Гос. издат., Петербург. 1920 г., стр. 310.)
Здесь мы не видим никакого увлечения Александром; правда, здесь образ Александра, плешивый, несколько анахроничен; т. е. в двенадцатый год передвинут более старый Александр, но пора
женчество Пушкина сказывается здесь совершенно ясно в словах: „О, русский глупый наш народ, скажи зачем ты в самом деле“... Пушкин определенно воспринимает двенадцатый год как поражение.
Как поражение воспринимает двенадцатый год и современник Льва Николаевича Толстого, но придворный дворянин более высшего класса, чем Лев Николаевич — Алексей Толстой („Русская история от Гостомысла до Тимашева” (862 — 1868).