Деревня красивого оперения


Тургенев, описывая плеск прибоя, сравнивал его с „далекими пушечными выстрелами“. И ему при этом виделись всюду — „смерть, смерть и ужас“. Но моряки, например, возражают против столь страшного зверя. Прибой не таков.
Тоже и Гоголь был неправ, когда писал, что „редкая птица долетит до середины Днепра“, в то время как редкая птица до нее не долетит.


С точки зрения достоверности и „отображения“ эти описания — органически порочны. Вот почему нельзя изучать жизнь по литературе. „Прибой“ и „Днепр“ в литературе имеют слишком краси




вое оперение. За этим оперением не видно вещей. Наша же эпоха настолько перегружена реальнейшими вещами, что разглядеть эти вещи мы обязаны.


Панферов в своем романе не разглядел деревню. Его метод разглядывания оказался плохим. „Полоса тумана“ у него вьется, „перехлестывая степь“ (стр. 5), несмотря на то, что с понятием „перехлестывания“ связаны действия быстрые и немедленные, а туман как раз и не обучен этому. Туман — плохой кавалерист.
Солнце у него „ручейками сгоняло в реки из оврагов ковриги синего снега“.Но если „ковриги“ —то уж, конечно, не „ручейками“.
„Огромные льдины, словно опытные пловцы, медленно, но упорно сползали по течению“ (стр. 9). И опять неверно, так как от пловцов они отличались именно тем, что их „сползало“, а не они „сползали“.
То же и мужик Захар Катай, когда он начинает отстаивать права бедноты на землю, — он не столько действует в романе разумными доводами, сколько совершает картинные поступки.
„С крыльца сельского совета ровно вплавь кинулся Захар, хлыстал руками направо и налево, гремел его
голос, а под конец спустился, ровно до берега доплыл“ (стр. 19).


Описание это слишком уж живописно, и нам бы, например, хотелось видеть более сухопутные наклонности у человека де




ревни. Но если мы припомним, что село Широкое — один из островов беллетристического архипелага, то нам станет понятно это постоянное желание его жителей отправиться в навигацию.


Мужики Панферова — это мужики чудесной судьбы. И деревня у него — деревня красивого оперення. Вот почему не приходится удивляться, что семья Огневых имеет у него такую характеристику: „Род-то уж больно непоклонный — никому поклона не бьет.
А без поклона что?“ (стр. 78). А семья Плакущевых — такую: „Род Плакущевых в Широком считался цепким...“ (стр. 79).


„Непоклонные“ и „цепкие“—это очень кудряво. Только вот расслоение-то в деревне идет сейчас не по родовой линии, а по классовой.