Помолвка.
Отец в далеких разъездах и походах. Я совершенно отбился от родных. Где-то в доме, не пересекаясь со мной, растет сестренка.
Мачеха тупит свои глаза, встречаясь со мной, словно она виновата. Это она чувствует на себе вину отца, запретившего мне жениться на Цзай-ин. А в то же время единственная ее мысль— женить меня скорей и повыгодней.
Вон кругом, одна за другой, празднуются помолвки моих сотоварищей пятнадцатилеток. Некоторые из них, кто побогаче, машут рукой на надоедную геометрию, географию, английский язык и древние стихи и уезжают с молодыми женами приучаться к управлению именьицем или выслуживаться около какой-нибудь дядюшкиной канцелярии.
Каждая такая помолвка щелкает мачеху обидным ногтем насмешки. Она плачет ночами, а днем бегает к родичам, жалуется на бедность и на судьбу и готова ковриком разостлаться перед свахой, изредка заходящей в наш дом. Сваха заглядывает по правилам —
не разрешит ли мачеха начать присватывать меня к какой-нибудь из девушек Сиань-ши или ближних селений. Мачехин ответ слезлив и жалок.
— Мы бедны. Мы заранее согласны выдать Ши-хуа за всякую девушку, лишь бы она согласилась пойти за него. Не нас вы должны спрашивать, а родителей девушки, захотят ли они родниться с на
шей полунищей семьей, в которой, как вы сами можете видеть, нет денег, чтобы трижды в день поесть.
Я чувствую этот помолвочный шорох за моей спиной. Я замечаю быстрое перешептывание свахи со своим мужем, когда они меня встречают в дни праздников на улицах Сиань-ши. Я подозреваю неприятность в шуточках и замечаньицах приятелей, с которыми встречаешься на мальчишниках, запивая вином и забалтывая тостами очередного обреченного женитьбе школьника.
Цзай-ин нету. Цзай-ин зачеркнута отцовским запретом. Остальное меня не интересует. Я мечтаю об университете, о Франции. Я вычитываю в шанхайских газетах заметки в хронике, говорящие о студенческих поездках за границу и о том, что иностранные го
сударства дают китайским студентам стипендии. Под рисунком многотрубного парохода я выискиваю цифры — сколько стоит проезд от Шанхая до Марселя. Там есть первый класе, но билет в нем стоит тысячу даянов. На него я просто зажмуриваю глаза и холодею от непомерности этой цифры. Там есть второй и есть третий класс. Третий стоит только двести пятьдесят даянов. Но это „только“ для меня тоже нелегко.
Я брожу с обрывком газеты, натыкаюсь на прохожих и придумываю, у кого через год, когда подойдет к концу мое гимназиче
ское учение, мне устроить круговой заем, на который я смогу уехать во Францию.
Привычно летят один за другим дни праздников Нового года,
словно карты, сдаваемые умелым игроком.