Я врываюсь в школу, вернувшись с новогодних каникул из Сиань-ши. В классе на знакомом месте уже сидит, по путаным во
лосинкам иероглифов водя носом, к которому стекла очков прикреплены, как стрекозьи крылья, близорукий Хуан, мой самый дорогой и самый близкий друг.
Это с ним мы мечтали поехать в Париж. С ним вычисляли, сколько стоит билет на пароходе и сколько и у кого мы можем набрать денег. И с ним вместе понуро отказались от мысли о Франции, ибо неоткуда было наскрести нужных даянов.
Я кричу ему:
— Хуан, ты знаешь моего дядю Дэн, того самого, который не принял меня во время бегства?
Хуан, отодрав нос от страницы, глядит на меня сощурившись и качает головой. Он вспомнил.
— Слушай, Хуан, Этот Дэн прибегал к моей мачехе и выл около нее так, словно ему все кишки на катушку вымотали. Он жаловался на сына, того, что в прошлом году окончил школу и уехал в университет Иочжоу. Ты ведь знаешь, он был помолвлен... точно так же,
как и я,—добавляю я злобным и пониженным голосом.—Ну, так вот, этот самый четвероюродный мой брат прислал дядьке письмо, что наотрез отказывается жениться на своей невесте. Пишет, что не вернется домой до тех пор, пока брачный договор не будет ра
зорван. Дядька воет, он боится, что семья невесты его разорит вконец. Если бы ты знал, как ахала и вздыхала мачеха и как по
дозрительно поглядывала на меня, когда дядька нашептывал ей в ухо свои скорби. Они оба поносили сегодняшнюю молодежь, ко
торая скоро, видишь ли, посрывает в литане таблицы с именами предков и перестанет ставить перед ними в дни праздников чаши с ри
сом. Хуан, что же ты молчишь? А ведь действительно перестанут ставить чаши с рисом. Предкам будет нечего есть. Они похудеют и начнут умирать на том свете.
Я доволен поступком моего четвероюродною брата, студента из Иочжоу. Мне кажется, что своим письмом он отомстил и за меня. Но Хуан хмурится.
— Что тебя так радует?—кончает он молчать.
— Как что радует? Чем я хуже четвероюродного?
— Брось, Ши-хуа, — говорит Хуан успокоенный и мудрым голосом.—Тебе от этого разговора пользы не будет никакой. Но что ты не найдешь в Сиань-Ши ни одного даяна на пароходный билет, прежде чем не женишься,—за это я тебе ручаюсь.
Я выпячиваю нижнюю губу самонадеянно.
— Хо-хо! Кто мне может запретить занять деньги?
— Будь спокоен, твоя мачеха после этого разговора, нужно думать, ходит по всем родичам и знакомым, прося их не допустить семейство Дэн до падения и судебного процесса с семейством Гуан.
Я уезжаю на праздники в Сиань-ши и возвращаюсь.
Хуан прав. К кому я ни обращаюсь с вопросом — даст ли