Вот бы мне да такой вольтаж В этот жилищный мой гараж!.. Пауки по углам и тьма — Моего ли дело ума?
Льется с неба черная тушь,
Полюбуйтесь-ка — тоже „душ“! Наверно, часа с три
Я гляжу на противный „стрит“, Не пройдет ли еще „фиат“— У „фиата“ глаза горят... Подожду и еще час,
А потом разозлюсь и... раз! Миллионами киловатт
Засверкаю сам, как „фиат“.
В редакцию „Нового лефа“ массой идут „хорошие“ стихи. „Новый леф“ их не печатает и печатать не будет.
Мы помещаем стихотворение (очевидно, молодого) товарища Томашпольского не потому, что оно отвлеченно „хорошее“, пришлось кому-то на вкус. Нет.
Печатаем два стиха образником того — — что в этом стихе есть лефовского, — чего лефовского в этом стихе нет.
Хорошо, полефовски:
1. Ощущение социального заказа, внесшего злободневность, сегодняшность в лирическое состояние автора и читателя.
Есть ощущение лозунга — „хочешь мира, готовься к войне“.
Есть ощущение лозунга—„автомобиль не прихоть, а культурная потребность“.
2. Тема развивается на неожиданностях (мечты о фиате), „улица“ становится „стритом“, вывод не каждый ждет — „засверкаю сам, как фиат“.
Эта не бывшая в употреблении неожиданность на протяжении всего стиха держит, не выпускает ваше внимание, агитируя за тему.
3. Частью выкинут общепринятый поэтический язык и введен говор быта, разговор улицы, слова газеты: „ничего не поймешь“, в „буржуазном окружении“ и т. п.
4. Истертые вещи вечного поэтического обихода, оживленные новыми, близкими нам определениями, выявлены через современность. Старый поэт, определяя автобус, скажет: „Автобус, тяжелый как ночь“. Новый говорит:
„(Ночь) грузная, как автобус“. Старый скажет:
„Мелочь (деньги) как звезды (сняли, что ли)“.