Столешников, Петровка, Кузнецкий до Рождественки и обратно, так ходят и теперь. Причем социальный состав, лица, профессии гуляющих подверглись коренному видоизменению, а маршрут остался неизменен. Им, бессознательно переданным от поколения к поколению, определяется социальность не только обусловленных необ
ходимостью или целесообразностью, но и эстетических инерций, совершенно не изученных и не обследованных.
В одной из записок, переданных мне на лекции в Харькове, было написано: „Тов. Асеев! В ваших стихах видна большая тоска:
не потому ли они так бравурны? Записка эта завалялась каким-то. образом в кармане. Как раз в разгар травли Лефа, поднятой друж
ной компанией Ольшевец-Полонский-Шенгели, когда нервы у меня были достаточно напряжены не столь убедительностью, сколь друж
ным натиском противника, лезу в карман на одном из диспутов и нахожу записку: „Тов. Асеев! В ваших стихах большая тоска и т. д.“
Так и не решил — старая ли она, харьковская, или только что подана на диспуте.
В тот же день, разбирая почту с обычными предложениями выступить на вечерах, докладах и т. д., вскрываю конверт, написанный от руки и вообще по виду частный. В конверте стихотворение дружелюбное и не плохое по качеству. Вот оно:
Незнакомый собрат мой И недруг по птичьему делу, Я стальные раскаты
И взгляд твой давно приглядела.
И чего бы, казалось, Кукушке из древнего леса Твоя пылкая жалость О, словесный повеса.
Но закинутый лоб твой И легко и высоко,
И романтики ропот
Сквозь пружинные строки.
Слышу, слышу отзывы На кукушечье пение
Той же песни отзывы
Да в ином лишь колене.
И не так уж ты весел, Как себе повелел ты заказом, Оттого с этих песен
Тихо кружится разум.
И трепещет под ветром Рябый пух оперенья: Кукованье ответом
На стальное волненье.
Подпись: В. З.