из частной жизни человека его логическое, нелогическое и чувства, как бы я ни находил жизнь, построенную на одной чистой логике, однообразной и скучной, все же я глу
боко убежден в том, что общественная организация, если она хочет развиваться и процветать, должна строиться на основах разума и здравых суждений. Мы с содроганием видели на примере Центральной Европы, что полу
чается, когда фундаментом государства и законов хотят сделать не разум, а чувства и предрассудки. Мировая история мне всегда представлялась великой длительной борьбой, которую ведет разумное меньшинство с большинством глупцов. В этой борьбе я стал на сторону разума, и потому я симпатизировал великому опыту, предпринятому Москвой, с самого его возникновенпя.
Недоверие и сомнение.
Однако с самого начала к моим симпатиям примешивались сомнения. Практический социализм мог быть построен
только посредством диктатуры класса, и Советский Союз был в самом деле государством диктатуры. Но я писатель, писатель по призванию, а это означает, что я испы
тываю страстную потребность свободно выражать все, что я чувствую, думаю, вижу, переживаю, невзирая на
лица, на классы, партии и идеологии, и поэтому при всей моей симпатии я все же чувствовал недоверие к Москве. Правда, Советский Союз выработал демократиче


скую, свободную конституцию; но люди, заслуживающие доверия, говорили мне, что эта свобода на практике имеет весьма растрепанный и исковерканный вид, а вы


шедшая перед самым моим отъездом небольшая книга Андре Жида только укрепила мои сомнения.
Итак, к границам Советского Союза я подъезжал полный любопытства, сомнений и симпатий. Почетная встреча, ока
Потемкинские
деревни.


за н на я мне в Москве, увеличила мою неувереиность.