Все это было-бы смѣшно,
Когда-бы не было такъ жутко... Супругъ съ супругою живутъ, И, сбросивъ брачныя вериги,
Любви взаимной давъ канутъ, Ведутъ въ открытую интриги.
И не смѣшно-ль—съ женою другъ Сидитъ въ гостиной, не боясь, И не мѣшаетъ имъ супругъ, Къ своей метрессѣ,удалясь.
Межь ними дѣло рѣшено
Все это было бы смѣшно,
Когда бы нег было такъ грнзно...
Докторъ Оксъ. ОСЛАБОНИЛСЯ!...
ОЧЕРКЪ.
Морозныя осеннія сумерки. Во Пятницкой, по направленію къ Москворѣцкому мосту точно одичалый мчится извощикъ-лихачъ, ухарски покрикивая и ловко правя тугонатянутыми возжами съ пушистыми шишками посре
динѣ. Въ пролеткѣ, молодцовато яодбоченясъ à Іа чертъ побери, сидитъ молоденькій купчикъ въ дорогой собольей шубкѣ и таковой-же шапочкѣ. Гулко раздается трескъ колесъ по мерзлой мостовой, лихо бѣжитъ рысакъ, обра
А прохожихъ много. Только что кончилась «заборка», и но обоимъ тротуарамъ тянутся въ глубь Замоскворѣчья прикаіцики и мальчики съ торговыми книгами подъ мышками или съ кульками въ рукахъ. На улицѣ много эки
пажей. Все больше купеческіе, запряженные рысаками, мчащими «самихъ» въ нѣдра замкнутыхъ домовъ-особняковъ, къ ярко вычищеннымъ и весело пыхтящимъ са
моварамъ. Лихачъ съ купчикомъ миновали уже Москворѣцкій мостъ и мчались но Москворѣцкой улицѣ.
— Сеня! Сеня! громко раздалось вдругъ.
Купчикъ остановилъ лихача посмотрѣлся. Оказалось, что его звалъ сидѣвшій въ просторной пролеткѣ сѣдобородый почтенный купецъ. Купчикъ тотчосъ же соскочилъ и подбѣжалъ къ старику.
— Ты куда, Сеня? спросилъ старикъ. — Да такъ, тятенька... прокатиться.
— Гмъ... Ты все кутишь, Сеня, не ладно вѣдь такъто, а?...
Отецъ съ сыномъ разъѣхались.
Читатель можетъ-быть удивится, что старикъ-купецъ, встрѣтивъ юнаго сына на людной улицѣ на залихватскомъ лихачѣ, отнесся къ нему такъ благодушно и вмѣсто того, что-бы пустить въ дѣло на вѣки нерушимый кулакъ родительскій, скромно просилъ сына вернуться домой поранѣе. Это требуетъ небольшаго поясненія.
Старикъ, московскій богатый купецъ Герасимъ Матвѣевичъ Упрѣловъ былъ нрава крутаго, «строгаго, «балов
ства» не любилъ и всю семью, состоящую изъ жены, трехъ сыновей и трехъ дочерей держалъ, какъ говорится, въ ежевыхъ рукавицахъ и, въ другое время встрѣть онъ своего Сешо при такой обличающей обстановкѣ—бытьбы «бычку на веревочкѣ». Но теперь Сеня состоялъ на очереди и долженъ былъ являться къ призыву по отбы
ванію воинской повинности. Квитанціи куплено не было, въ Москвѣ просили несообразныя цѣны и старикъ по
слалъ одного изъ прикащиковъ въ провинцію. Сеня между тѣмъ окончательно упалъ духомъ; прежде поку
нулъ разъ въ открытую. Надулся старикъ, но жаль ему было тузить сына, съ которымъ можетъ-быть придется разстаться. Герасимъ Матрѣевичъ промолчалъ, а Сеня воспользовался этимъ и началъ закучивать основательно. Впрочемъ и то сказать, что Семенъ Герасимовичъ, чѣмъ ближе время подходило къ призыву тѣмъ болѣе падалъ духомъ и бодрился тогда только, когда хоть немного заложитъ за галстукъ. Отецъ видѣлъ это и смотрѣлъ сквозь пальцы па загулъ Сени.
Толстый, какъ печка, рысакъ Унрѣлова бойко вкатилъ на широкій, усыпанный пескомъ, дворъ и остановился у подъѣзда.
Когда Герасимъ Матвѣевичъ вошелъ въ столовую, вся семья его сидѣла за чаемъ.
— Давай, матушка, давай, садясь къ столу, проговорилъ Упрѣловъ.
Первый стаканъ Герасимъ Матвѣевичъ выпилъ молча, молчала и вся семья, видя, что «самъ» озабоченъ.
— Однако нашъ Семенъ-то Герасимычъ того... проворчалъ Герасимъ Матвѣевичъ, взявъ отъ жены второй стаканъ.
Жена молча вздохнула.
— Крендили загибаетъ, покачавъ головой, продолжалъ Упрѣловъ.
Когда-бы не было такъ жутко... Супругъ съ супругою живутъ, И, сбросивъ брачныя вериги,
Любви взаимной давъ канутъ, Ведутъ въ открытую интриги.
И не смѣшно-ль—съ женою другъ Сидитъ въ гостиной, не боясь, И не мѣшаетъ имъ супругъ, Къ своей метрессѣ,удалясь.
Межь ними дѣло рѣшено
Удобно очень и развязпо.
Все это было бы смѣшно,
Когда бы нег было такъ грнзно...
Докторъ Оксъ. ОСЛАБОНИЛСЯ!...
ОЧЕРКЪ.
Морозныя осеннія сумерки. Во Пятницкой, по направленію къ Москворѣцкому мосту точно одичалый мчится извощикъ-лихачъ, ухарски покрикивая и ловко правя тугонатянутыми возжами съ пушистыми шишками посре
динѣ. Въ пролеткѣ, молодцовато яодбоченясъ à Іа чертъ побери, сидитъ молоденькій купчикъ въ дорогой собольей шубкѣ и таковой-же шапочкѣ. Гулко раздается трескъ колесъ по мерзлой мостовой, лихо бѣжитъ рысакъ, обра
щая вниманіе прохожихъ и пугая переходящихъ улицу.
А прохожихъ много. Только что кончилась «заборка», и но обоимъ тротуарамъ тянутся въ глубь Замоскворѣчья прикаіцики и мальчики съ торговыми книгами подъ мышками или съ кульками въ рукахъ. На улицѣ много эки
пажей. Все больше купеческіе, запряженные рысаками, мчащими «самихъ» въ нѣдра замкнутыхъ домовъ-особняковъ, къ ярко вычищеннымъ и весело пыхтящимъ са
моварамъ. Лихачъ съ купчикомъ миновали уже Москворѣцкій мостъ и мчались но Москворѣцкой улицѣ.
— Сеня! Сеня! громко раздалось вдругъ.
Купчикъ остановилъ лихача посмотрѣлся. Оказалось, что его звалъ сидѣвшій въ просторной пролеткѣ сѣдобородый почтенный купецъ. Купчикъ тотчосъ же соскочилъ и подбѣжалъ къ старику.
— Ты куда, Сеня? спросилъ старикъ. — Да такъ, тятенька... прокатиться.
— Гмъ... Ты все кутишь, Сеня, не ладно вѣдь такъто, а?...
— Да гдѣ-же я кучу?... Совсѣмъ не кучу... оправдывался Сеня.
— Пріѣзжай домой-то пораньше.
— Я, тятенька, скоро пріѣду.
— То-то, съ легкимъ вздохомъ проговорилъ старикъ, ну пошелъ, обратился онъ къ кучеру.
Отецъ съ сыномъ разъѣхались.
Читатель можетъ-быть удивится, что старикъ-купецъ, встрѣтивъ юнаго сына на людной улицѣ на залихватскомъ лихачѣ, отнесся къ нему такъ благодушно и вмѣсто того, что-бы пустить въ дѣло на вѣки нерушимый кулакъ родительскій, скромно просилъ сына вернуться домой поранѣе. Это требуетъ небольшаго поясненія.
Старикъ, московскій богатый купецъ Герасимъ Матвѣевичъ Упрѣловъ былъ нрава крутаго, «строгаго, «балов
ства» не любилъ и всю семью, состоящую изъ жены, трехъ сыновей и трехъ дочерей держалъ, какъ говорится, въ ежевыхъ рукавицахъ и, въ другое время встрѣть онъ своего Сешо при такой обличающей обстановкѣ—бытьбы «бычку на веревочкѣ». Но теперь Сеня состоялъ на очереди и долженъ былъ являться къ призыву по отбы
ванію воинской повинности. Квитанціи куплено не было, въ Москвѣ просили несообразныя цѣны и старикъ по
слалъ одного изъ прикащиковъ въ провинцію. Сеня между тѣмъ окончательно упалъ духомъ; прежде поку
чивалъ онъ втихомолку отъ отца, а тутъ со страха кут
нулъ разъ въ открытую. Надулся старикъ, но жаль ему было тузить сына, съ которымъ можетъ-быть придется разстаться. Герасимъ Матрѣевичъ промолчалъ, а Сеня воспользовался этимъ и началъ закучивать основательно. Впрочемъ и то сказать, что Семенъ Герасимовичъ, чѣмъ ближе время подходило къ призыву тѣмъ болѣе падалъ духомъ и бодрился тогда только, когда хоть немного заложитъ за галстукъ. Отецъ видѣлъ это и смотрѣлъ сквозь пальцы па загулъ Сени.
Толстый, какъ печка, рысакъ Унрѣлова бойко вкатилъ на широкій, усыпанный пескомъ, дворъ и остановился у подъѣзда.
Когда Герасимъ Матвѣевичъ вошелъ въ столовую, вся семья его сидѣла за чаемъ.
— Герасимъ Матвѣичъ, чай будешь пить? обратилась къ нему жена.
— Давай, матушка, давай, садясь къ столу, проговорилъ Упрѣловъ.
Первый стаканъ Герасимъ Матвѣевичъ выпилъ молча, молчала и вся семья, видя, что «самъ» озабоченъ.
— Однако нашъ Семенъ-то Герасимычъ того... проворчалъ Герасимъ Матвѣевичъ, взявъ отъ жены второй стаканъ.
Жена молча вздохнула.
— Крендили загибаетъ, покачавъ головой, продолжалъ Упрѣловъ.