Онъ оживился, впрочемъ, какъ бы для того, чтобы ничего не утратить изъ счастливой грезы, въ которой угасала его жизнь. Когда онъ поѣхалъ на представленіе своей послѣдней трагедіи, въ Парижѣ была безпримѣрная экзальтація. Тысячи людей наводняли улицы, по которымъ онъ долженъ былъ проѣзжать. Когда вдали показался его экипажъ, всѣ бросились ему на встрѣчу съ радостными криками. Онъ вышелъ изъ кареты, опираясь на дружескія руки. Роскошная соболья шуба, подарокъ русской императрицы, парикъ съ сѣдыми пуклями, длинныя кружевныя манжеты—вотъ въ какомъ видѣ явился онъ удивленнымъ и восхищеннымъ парижанамъ1). Глаза его горѣли блескомъ, особенно замѣтнымъ при усталости его чертъ и блѣдности его лица; онъ наслаждался своей славой со страстью;
онъ былъ взволнованъ, и торжественность минуты прогнала въ этотъ разъ съ его насмѣшливыхъ устъ обычную улыбку. Въ театрѣ, когда онъ вошелъ, вся зала поднялась, какъ одинъ человѣкъ. Стоя въ своихъ ложахъ, дамы протягивали руки къ поэту, какъ къ верховному существу. Многіе проливали слезы умиленія; нѣкоторые стали на колѣни. Онъ, слабый, измѣнившійся въ лицѣ, наклонился надъ этой толпой, поблагодаривъ ее жестомъ и едва не умеревъ отъ опьянѣяія своего сердца. Они увѣнчали его; они увѣнчали передъ нимъ его бюстъ, дабы онъ присутствовалъ живой на праздникѣ своего безсмертія... Два мѣсяца спустя его не стало2).
1) Correspondance de Grimm, t. X, p. 6.
2)Объ этомъ тріумфѣ, кромѣ прежде цитирован. сочинѳній, см. Histoire de Voltaire, par Duvernet.
Существуетъ легенда, что раненый смертельно въ битвѣ, прежде чѣмъ успѣлъ нанести послѣдніе задуманные имъ удары ненавистному ему христіанству, императоръ Юліанъ Отступникъ собралъ въ пригоршню кровь, струившуюся изъ его раны, и бросилъ ее къ небу, воскликнувъ: «ты побѣдилъ, Галилеянинъ!»
Вольтеръ не былъ осужденъ на изверженіе подобныхъ проклятій: онъ испустилъ духъ въ помпѣ и шумѣ тріумфа.
Въ это самое время Жанъ-Жакъ Руссо проводилъ остатокъ своей жизни въ одиночествѣ и скорби. Этому уму, не знавшему покоя, этой растерзанной великой душѣ, нужны были добрые и терпѣливые друзья, а между тѣмъ Руссо имѣлъ только покро