щеніе о болѣзни короля, на ряду съ другими новостями. Нельзя же не держать пари по этому поводу... Болѣе того: „Иные осмѣливаются громко говорить на
улицахъ“... 1) А надъ зеленымъ полемъ и надъ колокольнями города майское солнце сіяетъ, майскій вечеръ гаснетъ и люди занимаются своими полезными или безполезными дѣлами, какъ будто никакому Людовику не грозить смерть.
Г-жа Дюбарри, та, дѣйствительно, могла бы молиться, еслибъ обладала способностью къ тому; равно и герцогъ д’Эгильонъ, Мопу и парламентъ Мопу: эти-то господа, на своихь высокихъ постахъ, съ взнузданной Франціей подъ ногами, отлично знаютъ, чѣмъ они держатся. Смотри же, д’Эгильонъ, смотри пристально, какъ ты смотрѣлъ изъ Сен-Кастской мельницы на Киберонъ и на вторгающихся англичанъ, — ты, герой, „покрытый если не славой, то мукой! Извѣстно, что счастье непостоянно, и каждому улыбается только разъ.
Покинутый герцогъ д’Эгильонъ влачилъ уже нѣсколько лѣтъ жалкое существованіе, покрытый, какъ мы сказали, мукой, нѣтъ кое-чѣмъ еще худшимъ. Ла-ІИалоте, членъ бретонскаго парламента, обвинялъ его не только въ трусости
и тираніи, но даже и въ лихоимствѣ (офиціальномъ расхищеніи денегъ),—обвиненія, которыя легче „прекращать11 под
польными вліяніями, чѣмъ отвѣчать на нихъ; еще труднѣе заставить замолчать мысль, или хотя бы людской языкъ. Такимъ образомъ, печально помрачалась слава этого внука великаго Ришелье, неуважаемаго людьми, презираемаго, а то и совсѣмъ нозабытаго рѣшительнымъ суровымъ и гордымъ Шуазелемъ. Ему не оставалось другого выхода,, какъ скрыться въ Гаскони, заняться тамъ перестройкой своихъ замковъ 2) и умереть безславной смертью, охотясь за дичью. Однако, въ 1770 году, одинъ молодой солдатъ, по имени
Дюмуріе, возвращаясь съ Корсики, „съ огорченіемъ видЬлъ, въ Компіени, какъ престарѣлый король Францій, стоя съ обнаженной головой около великолѣпнаго фаэтона, почти
тельно раскланивался, передъ лицомъ всей своей армій, съ Дюбарри“ 3).
Какъ много это означало! Прежде всего, благодаря этому, д’Эгильонъ могъ отложить перестройку своего замка и заняться снова устройствомъ своего счастья. Упрямый Шуазель не хотѣлъ видѣть въ Дюбарри ничего, кромѣ ослѣпительно разряженной куртизанки, и шелъ своимъ путемъ, какъ будто ея не существовало. Это было невыносимо и служило источникомъ вздоховъ, слезъ, вспышекъ и капризовъ, не прекращавшихся до тѣхъ поръ, пока „Франція ’ (La France, какъ называла Дюбарри своего царственнаго лакея) не собрался съ духомъ, и не вызвалъ къ себѣ Шуазеля, съ „дрожащимъ подбородкомъ“ (tremblement dn mcnton), какъ и естественно въ подобномъ случаѣ *),—онъ пробормоталъ ему отставку, отставку послѣдняго дѣльнаго человѣка, но за то умиротворилъ свою фаворитку. Такимъ образомъ д’Эгильонъ возвысился снова и на этотъ разъ достигъ вершины. А съ нимъ возвысился и Мопу; Мопу, разгонявшій парламенты и посадившій“одного строптиваго президента „въ Кроэ, въ Комбрайлѣ, на самую вершину крутой скалы,—куда можно было взобраться лишь при помощи искусственныхъ приспособленій“, чтобы дать ему тамъ время одуматься.
1) Memoires de М. le Baron Besenval (Paris, 1805) II. 59—90.
J) Arthur young: Travels during the years 1787—88—89 (Bury St. Edmund’s, 1792) I, 44. 3) La Vie et lee Memoires du General Dumouriez (Paris, 1822) I, 141. 4) Besenval, Memoires, II, 21.
Выдвинулся