другого человека, а, следовательно, права, присвоенные одним человеком над личностью другого, никогда не
могли стать собственностью первого, Национальное Собрание в то же время точнейшим образом сохранило все выгодные для сеньеров права и повинности, поводом к возникновению которых послужили пожалования земельных участков, и только разрешило выкупать их».
Таким образом, откровенно говоря, Собрание, несмотря на свою тщеславную и почти бессодержательную декларацию от 4 августа, собственно, уничтожило вовсе не феодальный режим. Оно не отменило совокупности тех денежных повинностей, которые отягощали крестьянскую собственность в пользу сеньеров. Оно просто уничтожило существовавшие в обществе остатки рабства, в собственном смысле, крепостного состояния, личной крепостной зависимости. Но давно, уже благодаря самому прогрессу национальной жизни, благодаря все возраставшей подвижности людей и изменчивости интересов, эта непосредственная, личная крепостная зави
симость исчезла, и уже в течение ряда веков она могла продолжаться, лишь скрываясь и принимая форму договора, при чем почти везде видимая и, так
сказать, материальная цепь рабства, или крепостной зависимости, была заменена узами денежного поземельного оброка, и сеньеры благоразумно придали своей эксплоатации и старинному притеснению новый характер буржуазного права, а потому труд Учредительного Собрания в действительности был напрасен. Оно вырывало из земли несколько тощих забытых корней рабства и крепостной зави
симости, но феодальное дерево, с его почти бесконечными разветвлениями в виде денежных повинностей, продолжало держать в своей тени крестьянское поле.
Отсюда вытекало неустранимое недоразумение между юристами буржуазного Собрания и крестьянами-революционерами.
Собрание должно было признаться самому себе и заявить всем, что феодальная собственность, даже когда она применилась к юридическим формам новой жизни, являлась устарелою и вместе с тем притеснительною, что она стесняла необходимое развитие полной крестьянской собственности, и что следовало отменить феодальную собственность, рискуя затронуть даже и буржуазную собственность там, где она соединялась с феодальной.
Таков был непреодолимый инстинкт крестьян. Но доктрина Собрания была совершенно противоположна ему, и оно истощало свои усилия, стараясь доказать
крестьянам, что они восставали под влиянием контр-революционных происков или подстрекательств. Ребяческий вымысел!
Оно также истощало свои усилия в доносах на деревенские муниципалитеты, представлявшие собою естественный орган крестьянского освобождения. Оно заявляет: «раз’яснения, данные относительно этого предмета декретом от 15 марта 1790 г., повидимому, должны навсегда восстановить в деревнях спокой
ствие, нарушенное в них ложными истолкованиями декрета от 4 августа 1789 г. Но и сами эти раз’яснения или упускались из виду или извращались во многих местностях королевства. Нужно сказать, что две причины, огорчающие друзей конституции и, следовательно, общественного порядка, способствовали и все еще способствуют распространению заблуждений относительно этого важного предмета.
«Первая из этих причин — то обстоятельство, что деревенские жители так легко дали вовлечь себя в смуты, к которым их подстрекали сами враги Рево
люции, убежденные в том, что не может существовать свободы там, где законы
бессильны, и что всегда можно наверно поработить народ, сумев увлечь его за пределы, установленные законами.
«Второй причиной является поведение некоторых административных собраний. Конституция обязывает их обеспечить сбор полевых оброков, чинша и других
могли стать собственностью первого, Национальное Собрание в то же время точнейшим образом сохранило все выгодные для сеньеров права и повинности, поводом к возникновению которых послужили пожалования земельных участков, и только разрешило выкупать их».
Таким образом, откровенно говоря, Собрание, несмотря на свою тщеславную и почти бессодержательную декларацию от 4 августа, собственно, уничтожило вовсе не феодальный режим. Оно не отменило совокупности тех денежных повинностей, которые отягощали крестьянскую собственность в пользу сеньеров. Оно просто уничтожило существовавшие в обществе остатки рабства, в собственном смысле, крепостного состояния, личной крепостной зависимости. Но давно, уже благодаря самому прогрессу национальной жизни, благодаря все возраставшей подвижности людей и изменчивости интересов, эта непосредственная, личная крепостная зави
симость исчезла, и уже в течение ряда веков она могла продолжаться, лишь скрываясь и принимая форму договора, при чем почти везде видимая и, так
сказать, материальная цепь рабства, или крепостной зависимости, была заменена узами денежного поземельного оброка, и сеньеры благоразумно придали своей эксплоатации и старинному притеснению новый характер буржуазного права, а потому труд Учредительного Собрания в действительности был напрасен. Оно вырывало из земли несколько тощих забытых корней рабства и крепостной зави
симости, но феодальное дерево, с его почти бесконечными разветвлениями в виде денежных повинностей, продолжало держать в своей тени крестьянское поле.
Отсюда вытекало неустранимое недоразумение между юристами буржуазного Собрания и крестьянами-революционерами.
Собрание должно было признаться самому себе и заявить всем, что феодальная собственность, даже когда она применилась к юридическим формам новой жизни, являлась устарелою и вместе с тем притеснительною, что она стесняла необходимое развитие полной крестьянской собственности, и что следовало отменить феодальную собственность, рискуя затронуть даже и буржуазную собственность там, где она соединялась с феодальной.
Таков был непреодолимый инстинкт крестьян. Но доктрина Собрания была совершенно противоположна ему, и оно истощало свои усилия, стараясь доказать
крестьянам, что они восставали под влиянием контр-революционных происков или подстрекательств. Ребяческий вымысел!
Оно также истощало свои усилия в доносах на деревенские муниципалитеты, представлявшие собою естественный орган крестьянского освобождения. Оно заявляет: «раз’яснения, данные относительно этого предмета декретом от 15 марта 1790 г., повидимому, должны навсегда восстановить в деревнях спокой
ствие, нарушенное в них ложными истолкованиями декрета от 4 августа 1789 г. Но и сами эти раз’яснения или упускались из виду или извращались во многих местностях королевства. Нужно сказать, что две причины, огорчающие друзей конституции и, следовательно, общественного порядка, способствовали и все еще способствуют распространению заблуждений относительно этого важного предмета.
«Первая из этих причин — то обстоятельство, что деревенские жители так легко дали вовлечь себя в смуты, к которым их подстрекали сами враги Рево
люции, убежденные в том, что не может существовать свободы там, где законы
бессильны, и что всегда можно наверно поработить народ, сумев увлечь его за пределы, установленные законами.
«Второй причиной является поведение некоторых административных собраний. Конституция обязывает их обеспечить сбор полевых оброков, чинша и других