Онъ и она.
Летитъ шикарная пѣвица
На рысакѣ стрѣлой впередъ, И на нее кругомъ дивится И изумляется народъ.
Блестятъ подмазанные глазки; И для кумира своего,
Какъ видно „онъ“, за право ласки Не пожалѣетъ ничего.
А „онъ“, быть-можетъ, въ это время Къ суду притянутъ за подлогъ!
Не одно и то же.
Тамъ и тутъ кричатъ отважно. Утверждая съ давнихъ норъ,
Что любовь всегда продажна... Вздоръ и вздоръ!
Опровергнуть васъ спѣша: Продается только тѣло, Не — душа!
Надо разобраться.
Глядишь, иной, по мѣрѣ силъ, Содѣявъ подлость очень твердо.
Свой взоръ на всѣхъ бросаетъ гордо, Какъ будто подвигъ совершилъ. Другой же скромно совершить Рѣшится доблестное дѣло,
А смотритъ робко и несмѣло И не моги его хвалить.
Такъ почему жъ гордится тотъ?!
Намъ надо привести въ извѣстность. Что больше—подлость или честность Стяжаетъ въ наши дни почетъ...
Шило.
— Почему вы называете свою дачу музыкальной? Вы предлагаете ее любителямъ музыки и пѣнія, но у васъ такія малюсенькія комнатки, что не только поставить піанино, а даже штору негдѣ повѣсить.
— Зато у насъ большой чердакъ и тамъ хоть концертный рояль ставьте. Но, главное, вы получите наслажденіе, слушая окружающую музыку. — Какую же?
— Во-первыхъ-съ, рядомъ съ вами будетъ жить господинъ изъ оркестра, играющій на тромбонѣ и цѣлый день упражняющійся на своемъ инструментѣ. Во-вторыхъ, напротивъ оконъ собирается простонародный хороводъ и ноютъ чуть не цѣлыя ночи. Затѣмъ-съ, но сосѣдству гене
ральскій денщикъ играетъ на балалайкѣ, а кучеръ его превосходительства жаритъ на гармоникѣ. У меня на бал
конѣ бьетъ въ клѣткѣ перепелъ и трещитъ дроздъ, и съ самаго ранняго утра поютъ на дворѣ пѣтухи.
Бушменъ.
(Картинки изъ нѣмецкой жизни).
Сижу у окна я, на небо смотрю, На сердцѣ усталомъ немножечко жутко; Предчувствіемъ скорби я словно горю: Ты мнѣ измѣнила коварно, малютка!..
Положимъ, я снова увижу тебя, Положимъ, я ласки извѣдаю снова; Но ты, дорогая, я знаю, любя,
Но грусти на сердцѣ не чувствую, нѣтъ! Такъ, легкая будто лежитъ непріятность. II я не се ржу ея на твой tête-à-tête,
Ничуть не скорблю на судьбины превратность.
И, ревности вовсе въ себѣ не тая, Смотрю на тебя благодарнымъ я взоромъ— Пусть ты измѣнила, малютка моя,
Ты мнѣ измѣнила съ моимъ кредиторомъ!
Летитъ шикарная пѣвица
На рысакѣ стрѣлой впередъ, И на нее кругомъ дивится И изумляется народъ.
Блестятъ подмазанные глазки; И для кумира своего,
Какъ видно „онъ“, за право ласки Не пожалѣетъ ничего.
Она живетъ, не зная бремя Заботы, горести, тревогъ...
А „онъ“, быть-можетъ, въ это время Къ суду притянутъ за подлогъ!
Не одно и то же.
Тамъ и тутъ кричатъ отважно. Утверждая съ давнихъ норъ,
Что любовь всегда продажна... Вздоръ и вздоръ!
И сказать могу я смѣло,
Опровергнуть васъ спѣша: Продается только тѣло, Не — душа!
Надо разобраться.
Глядишь, иной, по мѣрѣ силъ, Содѣявъ подлость очень твердо.
Свой взоръ на всѣхъ бросаетъ гордо, Какъ будто подвигъ совершилъ. Другой же скромно совершить Рѣшится доблестное дѣло,
А смотритъ робко и несмѣло И не моги его хвалить.
Такъ почему жъ гордится тотъ?!
Намъ надо привести въ извѣстность. Что больше—подлость или честность Стяжаетъ въ наши дни почетъ...
Шило.
Музыкальная дача.
— Почему вы называете свою дачу музыкальной? Вы предлагаете ее любителямъ музыки и пѣнія, но у васъ такія малюсенькія комнатки, что не только поставить піанино, а даже штору негдѣ повѣсить.
— Зато у насъ большой чердакъ и тамъ хоть концертный рояль ставьте. Но, главное, вы получите наслажденіе, слушая окружающую музыку. — Какую же?
— Во-первыхъ-съ, рядомъ съ вами будетъ жить господинъ изъ оркестра, играющій на тромбонѣ и цѣлый день упражняющійся на своемъ инструментѣ. Во-вторыхъ, напротивъ оконъ собирается простонародный хороводъ и ноютъ чуть не цѣлыя ночи. Затѣмъ-съ, но сосѣдству гене
ральскій денщикъ играетъ на балалайкѣ, а кучеръ его превосходительства жаритъ на гармоникѣ. У меня на бал
конѣ бьетъ въ клѣткѣ перепелъ и трещитъ дроздъ, и съ самаго ранняго утра поютъ на дворѣ пѣтухи.
Бушменъ.
Хитрый нищій.
(Картинки изъ нѣмецкой жизни).
Полезная измѣна.
Сижу у окна я, на небо смотрю, На сердцѣ усталомъ немножечко жутко; Предчувствіемъ скорби я словно горю: Ты мнѣ измѣнила коварно, малютка!..
Положимъ, я снова увижу тебя, Положимъ, я ласки извѣдаю снова; Но ты, дорогая, я знаю, любя,
Вчера точно такъ же ласкала другого.
Но грусти на сердцѣ не чувствую, нѣтъ! Такъ, легкая будто лежитъ непріятность. II я не се ржу ея на твой tête-à-tête,
Ничуть не скорблю на судьбины превратность.
И, ревности вовсе въ себѣ не тая, Смотрю на тебя благодарнымъ я взоромъ— Пусть ты измѣнила, малютка моя,
Ты мнѣ измѣнила съ моимъ кредиторомъ!