Это тот долгожданный новый реализм, которого так не хватает в самом МХТ и в его мно
гих студиях. Там вместо «истины страстей» — судороги слабеющей воли.
Вместо вдохновения — арифметическое убеждение в средствах заезженной «характерности», иногда ложно выдаваемой за гротеск.
Здесь автор пресловутой системы актерской игры работал сам и догматически, не виляя и не заигрывая с чуждыми по духу направлениями, шел к своей цели.
Нам, материалистам, многое чуждо в его понимании природы актера.
Его спиритуализм; «вера в излучения «Праны».
Его пренебрежение физической культурой актера, обострившееся заметно в последние годы.
Но мы не можем иначе, как с улыбкой любви, участия и восхищения следить за Станиславским в его героическом, вдохновенном стремлении найти подлинную основу игры.
И мы поражаемся этому мастеру, когда он с юношеской мощью в забитых куплетах Трике воскрешает целую эпоху.
Он изумляет нас, заставляя Татьяну писать письмо, лежа в постели без традиционного вста
вания, ограничив певицу тремя положениями тела (на подушке, у стола, у столбика кро
вати) и вызвав бездну ощущений, несмотря на это физическое ограничение.
Он умиляет нас толкованием детской ссоры Ольги с Ленским.
Он властно подчиняет себе, вызывая тремоло подлинных рыданий в молодых и свежих голосах.
И когда вместо грима — в глазах Татьяны сверкают огнем слезы, мы в его власти. И хочется благодарить его.
И не хочется вспоминать внешние постановочные недочеты.
Валерий Бебутов.
гордых пророчеств о раскатах октябрьских громов, которых только «глухие не слышат или не хотят слышать»...
И вот после десяти месяцев напряженной театральной работы в провинции, — работы, проведенной в совершенно исключительных, и
вероятно для Москвы неведомых условиях,— когда перечитаешь самоуверенные строки моих ли задорных статей, деклараций ли моих товарищей в «Вестнике Театра» — примешь их за далекий, давно-отзвучавший голос прошлого...
Прошлого?.. Но и года ведь не прошло с тех пор! А, между тем, времена эти стали «басно
словными» — по словам поэта — годами: такую резкую грань поставила суровая правда дей
ствительности между тем, что есть на самом деле, сейчас и тем, что было тогда лишь созда
нием творимой, прекрасной легенды. Но пусть признания эти не будут приняты, как раская
ние. В том-то и: дело, что если мы и жили в иллюзорном плену чудесной легенды, — то сама легенда была действительно прекрасна.
Раскаиваться же в том, что мы творили ее, сами создавая и эпос и лирику героического периода театрального Октября, нам не приходится.
Скажу даже больше: именно теперь, когда иллюзии сменились вполне реальным ощуще
нием действительности, для меня еще яснее становится сознание, что сдвиг влево, затронув
ший несомненно и идеологически и практически все театры — и академические в том числе— этот сдвиг — крупнейшее завоевание «Октября», — он принесет в дальнейшем свои несомненные результаты. Правда, на всем протя
жении республики, на общем ее театральном фронте, только небольшие и неглубокие участки были непосредственно в сфере влияния этого сдвига, вся же провинция в целом была со
вершенно чужда октябрьским веяниям. Но если даже откинуть из лозунгов театрального Октя
бря те, которые теперь, в силу изменившейся политической — точнее экономической — обстановки, утратили свою жизненность и отмерли, то остается по-прежнему неизменной сущ
ность тех художественных принципов, во имя которых велась борьба за театральный Октябрь. Для меня лично важнейший и существеннейший из них — тот, который говорит об ощутимости театральной стихии, тот, который, отме
тая ложные традиции, ведет к обнаружению в театре его подлинной динамики, всегда яркой и стремительной.
Я прекрасно понимаю, что глубокий по внутреннему содержанию своему призыв к этой исконной стихийности театра, был понят многими из тех, что «примазались» к театрально
му Октябрю, как призыв к полнейшему отрыву от всего, на чем до сих пор держался театр. И это особенно резко сказалось именно на про
винции, в которой нашлись, разумеется, ловкие молодые люди, работающие «под» Мейерхольда — и, конечно, всячески Мейерхольда извращающие... Если где-нибудь в Пензе или Тамбове требовали «во имя Мейерхольда» уничто
жения «рампы» (это прежде всего: в рампе и был для них смысл всего «Октября»), и включали в репертуар — сейчас же вслед за «Рев
ностью» — «Зори», то ведь это свидетельствует лишь о безграничной развязности и неопре
делимом невежестве ловких молодых людей, умеющих примазываться ко всякому движению
принимали за единодушное, всей театральной провинцией выраженное, проявление ее под
линных сокровенных симпатий и сочувствий. В начале июня 1921 года то, что писалось в «Вестнике Театра», мною и товарищами моими
по редакции, — казалось выражающим и до дна исчерпывающим истинные настроения всей той огромной области, что начинается с первой станции после Москвы и что носит собирательное имя «Провинция». Это оттого, что мы писали, сидя в Москве, успев, к сожалению, по
забыть другие, куда более точно определяющие действительное положение вещей, горькие при
знания, — признания, совершенно откровенно подчеркивающие, что «вне Москвы» нет не только никакого «Октября», но что и театрального-то «Февраля» провинция еще не переживала! А ведь именно мною на одном из «Понедельников Зорь» (как давно-недавно они были!) утверждалась эта истина (см. «Вестник Театра», № 82, от 8 февр. 921 г.).
Не в укор всем нам, боровшимся за «театральный октябрь», говорю я это. Не стыдно сознаться, что мы переоценили удельный вес того, что шло к нам из провинции в виде тех сообщений с мест, которыми как бы подтверждалась правильность взятого нами курса.
Не зазорно и мне лично признать, что мой московский оптимизм я очень быстро утратил, соприкоснувшись вновь с той доподлинной про
винцией, которая возбуждала во мне, пока я сидел в Москве, столь радужные надежды.
Повторяю: отъехав от Москвы несколько сот верст и очутившись в таком типичном провин
циальном городе, как Казань, откуда и делюсь сейчас моими впечатлениями, — я уже на дру
гой день, едва прочитав театральные афиши и объявления об идущих в здешних летних театрах спектаклях, — понял, — всем существом своего «октябрьско-театрального» сознания
ощутил, - невозможность осуществления этих
1) Крушение иллюзий.
«В провинции сейчас кипит и бурлит молодая жизнь, рвущаяся на вольные просторы нового театра. Этот театр переживает, несомнен
но, период внутренней гражданской войны. То, что случилось в Нижнем-Новгороде или в Там
бове, Рязани или Перми, завтра произойдет в
Саратове и в Самаре, послезавтра на Украине и в Сибири.
Раскаты октябрьских громов докатываются до самых глухих уголков РСФСР и только глухие не слышат, или не хотят их слышать...»
Откуда эти строки?.. Кто писал их? Когда? Я перечитываю их и мне трудно поверить теперь, что это мои слова, что это моя дерз
кая уверенность, что это мое несбывшееся пророчество...
Не успели высохнуть чернила на том пере, которым писалась статья «Октябрь в провин
ции», еще пахли свежей типографской краской страницы № 89—90 «Вестника Театра», с та
ким героизмом отстаивающего позиции В. Э. Мейерхольда, — а уже задорная самонадеянность, толкавшая на продолжение борьбы, потухала и, угасая, сменялась горьким и бесплодным разочарованием.
В мае — в разгаре последней схватки за лозунги «театрального октября» — казалось, что московские споры и битвы нашли живой и
действенный отклик в провинции, ибо в пылу сражений и малую удачу легко принять за крупное достижение, так. крохотные «домаш
ние» революции в Нижнем: и в Перми выростали в разгоряченном воображении, как яркие
вспышки общего на всем театральном фронте наступления.
Но стоило только отъехать от Москвы менее чем на тысячу верст, чтобы понять подлинные размеры того весьма территориально-незначительного сдвига, который мы так легковерно
гих студиях. Там вместо «истины страстей» — судороги слабеющей воли.
Вместо вдохновения — арифметическое убеждение в средствах заезженной «характерности», иногда ложно выдаваемой за гротеск.
Здесь автор пресловутой системы актерской игры работал сам и догматически, не виляя и не заигрывая с чуждыми по духу направлениями, шел к своей цели.
Нам, материалистам, многое чуждо в его понимании природы актера.
Его спиритуализм; «вера в излучения «Праны».
Его пренебрежение физической культурой актера, обострившееся заметно в последние годы.
Но мы не можем иначе, как с улыбкой любви, участия и восхищения следить за Станиславским в его героическом, вдохновенном стремлении найти подлинную основу игры.
И мы поражаемся этому мастеру, когда он с юношеской мощью в забитых куплетах Трике воскрешает целую эпоху.
Он изумляет нас, заставляя Татьяну писать письмо, лежа в постели без традиционного вста
вания, ограничив певицу тремя положениями тела (на подушке, у стола, у столбика кро
вати) и вызвав бездну ощущений, несмотря на это физическое ограничение.
Он умиляет нас толкованием детской ссоры Ольги с Ленским.
Он властно подчиняет себе, вызывая тремоло подлинных рыданий в молодых и свежих голосах.
И когда вместо грима — в глазах Татьяны сверкают огнем слезы, мы в его власти. И хочется благодарить его.
И не хочется вспоминать внешние постановочные недочеты.
Валерий Бебутов.
гордых пророчеств о раскатах октябрьских громов, которых только «глухие не слышат или не хотят слышать»...
И вот после десяти месяцев напряженной театральной работы в провинции, — работы, проведенной в совершенно исключительных, и
вероятно для Москвы неведомых условиях,— когда перечитаешь самоуверенные строки моих ли задорных статей, деклараций ли моих товарищей в «Вестнике Театра» — примешь их за далекий, давно-отзвучавший голос прошлого...
Прошлого?.. Но и года ведь не прошло с тех пор! А, между тем, времена эти стали «басно
словными» — по словам поэта — годами: такую резкую грань поставила суровая правда дей
ствительности между тем, что есть на самом деле, сейчас и тем, что было тогда лишь созда
нием творимой, прекрасной легенды. Но пусть признания эти не будут приняты, как раская
ние. В том-то и: дело, что если мы и жили в иллюзорном плену чудесной легенды, — то сама легенда была действительно прекрасна.
Раскаиваться же в том, что мы творили ее, сами создавая и эпос и лирику героического периода театрального Октября, нам не приходится.
Скажу даже больше: именно теперь, когда иллюзии сменились вполне реальным ощуще
нием действительности, для меня еще яснее становится сознание, что сдвиг влево, затронув
ший несомненно и идеологически и практически все театры — и академические в том числе— этот сдвиг — крупнейшее завоевание «Октября», — он принесет в дальнейшем свои несомненные результаты. Правда, на всем протя
жении республики, на общем ее театральном фронте, только небольшие и неглубокие участки были непосредственно в сфере влияния этого сдвига, вся же провинция в целом была со
вершенно чужда октябрьским веяниям. Но если даже откинуть из лозунгов театрального Октя
бря те, которые теперь, в силу изменившейся политической — точнее экономической — обстановки, утратили свою жизненность и отмерли, то остается по-прежнему неизменной сущ
ность тех художественных принципов, во имя которых велась борьба за театральный Октябрь. Для меня лично важнейший и существеннейший из них — тот, который говорит об ощутимости театральной стихии, тот, который, отме
тая ложные традиции, ведет к обнаружению в театре его подлинной динамики, всегда яркой и стремительной.
Я прекрасно понимаю, что глубокий по внутреннему содержанию своему призыв к этой исконной стихийности театра, был понят многими из тех, что «примазались» к театрально
му Октябрю, как призыв к полнейшему отрыву от всего, на чем до сих пор держался театр. И это особенно резко сказалось именно на про
винции, в которой нашлись, разумеется, ловкие молодые люди, работающие «под» Мейерхольда — и, конечно, всячески Мейерхольда извращающие... Если где-нибудь в Пензе или Тамбове требовали «во имя Мейерхольда» уничто
жения «рампы» (это прежде всего: в рампе и был для них смысл всего «Октября»), и включали в репертуар — сейчас же вслед за «Рев
ностью» — «Зори», то ведь это свидетельствует лишь о безграничной развязности и неопре
делимом невежестве ловких молодых людей, умеющих примазываться ко всякому движению
принимали за единодушное, всей театральной провинцией выраженное, проявление ее под
линных сокровенных симпатий и сочувствий. В начале июня 1921 года то, что писалось в «Вестнике Театра», мною и товарищами моими
по редакции, — казалось выражающим и до дна исчерпывающим истинные настроения всей той огромной области, что начинается с первой станции после Москвы и что носит собирательное имя «Провинция». Это оттого, что мы писали, сидя в Москве, успев, к сожалению, по
забыть другие, куда более точно определяющие действительное положение вещей, горькие при
знания, — признания, совершенно откровенно подчеркивающие, что «вне Москвы» нет не только никакого «Октября», но что и театрального-то «Февраля» провинция еще не переживала! А ведь именно мною на одном из «Понедельников Зорь» (как давно-недавно они были!) утверждалась эта истина (см. «Вестник Театра», № 82, от 8 февр. 921 г.).
Не в укор всем нам, боровшимся за «театральный октябрь», говорю я это. Не стыдно сознаться, что мы переоценили удельный вес того, что шло к нам из провинции в виде тех сообщений с мест, которыми как бы подтверждалась правильность взятого нами курса.
Не зазорно и мне лично признать, что мой московский оптимизм я очень быстро утратил, соприкоснувшись вновь с той доподлинной про
винцией, которая возбуждала во мне, пока я сидел в Москве, столь радужные надежды.
Повторяю: отъехав от Москвы несколько сот верст и очутившись в таком типичном провин
циальном городе, как Казань, откуда и делюсь сейчас моими впечатлениями, — я уже на дру
гой день, едва прочитав театральные афиши и объявления об идущих в здешних летних театрах спектаклях, — понял, — всем существом своего «октябрьско-театрального» сознания
ощутил, - невозможность осуществления этих
Р.С.Ф.С.Р.
Из впечатлений режиссера.
1) Крушение иллюзий.
«В провинции сейчас кипит и бурлит молодая жизнь, рвущаяся на вольные просторы нового театра. Этот театр переживает, несомнен
но, период внутренней гражданской войны. То, что случилось в Нижнем-Новгороде или в Там
бове, Рязани или Перми, завтра произойдет в
Саратове и в Самаре, послезавтра на Украине и в Сибири.
Раскаты октябрьских громов докатываются до самых глухих уголков РСФСР и только глухие не слышат, или не хотят их слышать...»
Откуда эти строки?.. Кто писал их? Когда? Я перечитываю их и мне трудно поверить теперь, что это мои слова, что это моя дерз
кая уверенность, что это мое несбывшееся пророчество...
Не успели высохнуть чернила на том пере, которым писалась статья «Октябрь в провин
ции», еще пахли свежей типографской краской страницы № 89—90 «Вестника Театра», с та
ким героизмом отстаивающего позиции В. Э. Мейерхольда, — а уже задорная самонадеянность, толкавшая на продолжение борьбы, потухала и, угасая, сменялась горьким и бесплодным разочарованием.
В мае — в разгаре последней схватки за лозунги «театрального октября» — казалось, что московские споры и битвы нашли живой и
действенный отклик в провинции, ибо в пылу сражений и малую удачу легко принять за крупное достижение, так. крохотные «домаш
ние» революции в Нижнем: и в Перми выростали в разгоряченном воображении, как яркие
вспышки общего на всем театральном фронте наступления.
Но стоило только отъехать от Москвы менее чем на тысячу верст, чтобы понять подлинные размеры того весьма территориально-незначительного сдвига, который мы так легковерно