другіе кричатъ, и хмурится, когда другіе смѣются; онъ никогда не споритъ, никогда не вмѣшивается въ общій разговоръ, но слушаетъ и замѣчаетъ; говоритъ мало и отрывисто, когда матерія для него непривлекательна; краснорѣчиво и съ жаромъ, когда находитъ въ ней пріятность.
Вчера Стародумъ и нѣкоторые изъ общихъ нашихъ пріятелей провели у меня вечеръ, ужинали, пили за твое здоровье, за столомъ разсуждали о Вѣ
стникѣ и журналахъ, шумѣли, спорили; Стародумъ по обыкновенію своему сидѣлъ спокойно, на всѣ вопросы отвѣчалъ: да, нѣтъ, кажется, можетъ быть! Наконецъ спорщики унялись; разговоръ сдѣлался порядочнѣе и тише; тутъ оживился безмолвный геній моего Стародума: онъ началъ говорить—сильно и съ живостію; литература его любимая матерія. Мало по малу всѣ замолчали, слушали; я не про
ронилъ ни одного слова, и записалъ для тебя, что слышалъ.
«Друзья мои—говорилъ Стародумъ—желаю ис
Вчера Стародумъ и нѣкоторые изъ общихъ нашихъ пріятелей провели у меня вечеръ, ужинали, пили за твое здоровье, за столомъ разсуждали о Вѣ
стникѣ и журналахъ, шумѣли, спорили; Стародумъ по обыкновенію своему сидѣлъ спокойно, на всѣ вопросы отвѣчалъ: да, нѣтъ, кажется, можетъ быть! Наконецъ спорщики унялись; разговоръ сдѣлался порядочнѣе и тише; тутъ оживился безмолвный геній моего Стародума: онъ началъ говорить—сильно и съ живостію; литература его любимая матерія. Мало по малу всѣ замолчали, слушали; я не про
ронилъ ни одного слова, и записалъ для тебя, что слышалъ.
«Друзья мои—говорилъ Стародумъ—желаю ис