развитія. Формы аскетической, исключительно къ небу направленной готики уже не вязались съ идеями религіозной свободы и съ обновленнымъ инте
ресомъ къ жизни, хотя онѣ сами когда-то были порожденіемъ и религіознаго

освобожденія и пробуждавшагося интереса къ жизни. — Совершенно такое же явленіе мы наблюдаемъ и въ Германіи, но только здѣсь оно облечено въ

менѣе отчетливыя формы, а главное — здѣсь искусство въ дальнѣйшемъ не достигло тѣхъ вершинъ, которыя возносятся въ живописи Нидерлан

довъ ХVII вѣка. Кульминаціонной точкой нѣмецкой живописи остается «готикъ» Дюреръ, тогда какъ даже такіе превосходные мастера, какъ Штиммеръ, Шварцъ, Эльсгеймеръ и самъ Гольбейнъ-Младшій недоста

точно убѣдительно оправдываютъ необходимость измѣны «національнымъ» традиціямъ; они никуда не приводятъ, и нѣмецкая живопись въ ХVII вѣкѣ сводится почти на нѣтъ, играетъ еле видную роль въ исторіи искусства. Это не значитъ, что поворотъ былъ вреденъ, — случилось такъ въ силу сцѣпленія ряда культурныхъ условій, въ силу тѣхъ катаклизмовъ, кото

рые потрясли страну, расшатали всѣ основы общественности и подорвали народное благосостояніе.

Чрезвычайно симптоматическимъ является хотя бы то, что два величайшихъ нѣмецкихъ художника за цѣлое столѣтіе: Гансъ Гольбейнъ-Младшій и Эльсгеймеръ, принуждены были искать заработка за предѣлами ро

дины, а слѣдовательно, и не могли оказать на родное искусство того вліянія, котораго можно было ожидать отъ ихъ геніальнаго творчества. Не менѣе симптоматично и то, что почти всѣ остальные лучшіе мастера, за этотъ же періодъ, должны были посвящать свои силы скромной художественной отрасли — графикѣ, въ особенности книжной иллюстраціи. Коллекціонеры сейчасъ наслаждаются восхитительными «livres à images» и отдѣльными гравюрами Шеуфелейна, обоихъ Бегамовъ, Пенча, Альдегревера, Аммана, Штиммера, Золиса и т. д., но эти же книжки и гравюры показатели горькой нужды, царившей въ свое время въ нѣмецкомъ искусствѣ. Увеличьте любую гравюру этихъ мастеровъ, хотя бы одну изъ «любовныхъ парочекъ» Бегама или одну изъ библейскихъ сценъ Штиммера, до размѣра фрески, снабдите ее тѣми красками, которыми эти мастера владѣли (о чемъ мы можемъ судить по двумъ-тремъ сохранившимся ихъ картинамъ), — и вы получите произведенія, навѣрное не менѣе значительныя, нежели то, что создавалось въ Веронѣ и Миланѣ или въ Антверпенѣ и Брюгге. Но внѣшнія обстоя

тельства не дали Германіи этого счастья. Художники въ нѣмецкомъ «Daheim» продолжали быть и въ ХVII вѣкѣ тѣми Schmarotzer’aми, ка
кими— по собственному же свидѣтельству Дюрера — они были въ его дни. и мало того, — они обнищали и опустились. Ужъ если первѣйшіе среди нихъ принуждены были питаться «низшимъ» родомъ или переселяться въ чужіе края, то что же оставалось дѣлать всѣмъ остальнымъ? Двумъ-тремъ