БЕЛЛЕТРИСТИКА. На женском положении.

(Рассказ)

Степан Степанович Вишняков служил в одном губернском советском учреждении и получал 70 руб. в месяц.

Жалованье для губернского города было небольшое, но Степан Степанович необычайно гордился перед женой своими семьюдесятью рублями, гордился потому, что не жена и никто другой, а именно он, Степан Степанович Вишняков, один раз в месяц получал и приносил домой эту сумму.

Жена его, Наталья Андреевна, была молодая женщина, лет 30-ти, когда то училась в гимназии, хотя и не кончила курса, затем учительствовала, а по выходе за

муж за Степана Степановича (который между прочим женился по любви) сделалась примерной хозяйкой и няньчила детей, которых у них на восьмом году супружеской жизни было уже трое.

Прислугу они не держали, потому что, во-первых, это требовало лишних расходов, а во-вторых, Степан Степа

нович искренно верил, что если взять прислугу, то жене придется скучать от безделья.

— Кухня и дети это самое простое, несложное занятие,— рассуждал он.— Тут всякая женщина может сво

бодно управиться, если она не лентяйка, конечно. Сварить щи, поджарить котлетку, подогреть самовар, покормить детей, вот и вся ее работа. И вдобавок эта работа крайне интересует, увлекает ее. Освободи женщину от кухни и детей — она умрет со скуки. Совсем другое дело мы, мужчины. Мы в большинстве случаев занимаемся таким трудом, который не по плечу женщине. Например, скажу про себя. Я каждый день в течение шести часов сижу

в своем учреждении и исполняю поступающие бумаги согласно резолюций заведующего. А заведующий пишет, как ворона лапкой царапает. Между тем, каждую резолю

цию надо прочитать и немедленно исполнить. Ну что бы тут сделала женщина, если бы ее посадили на мое место? Небось запела-бы Лазаря. А я вот служу вполне успешно и получаю 70 рублей в месяц, чем и могу гордиться.

Он видел только свою работу и никак не мог понять, что окружающий его домашний уют, вкусный обед, чистые дети и, словом, безмятежная семейная жизнь, до

рого стоили его жене, которая положительно не знала минуты покоя.

Наталья Андреевна была образцовая хозяйка и трудолюбивая женщина, но временами и ей надоедало быть „вьючным животным“, и она поднимала маленький бунт против мужа.

— Не могу я так жить. Понимаешь, не могу — кричала она, удивляя Степана Степановича своей вспышкой. Нынче все женщины свободны, только я почему-то при

вязана к кухне, к тебе и к детям и не знаю даже, что такое свобода.

— Ты, Наташа, свободнее меня,—с убеждением говорил ей Степан Степанович. — Во-первых, ты никого не боишься на своей кухне, тогда как я в своем отделе по

рядочно трушу заведующего, а во-вторых — тебе не нужно хлопотать о деньгах, которые наживаю я путем хождения на службу.

— Ты работаешь шесть часов в сутки, а я — восемьнадцать часов! — возражала она. — Какая же у меня свобода?

— У каждого свое назначение, — глубокомысленно изрекал Степан Степанович.— И хотя советская власть старается поставить женщин на одну доску с мужчинами, но женщина всегда останется женщиной, и никогда не может освободиться от кухни и от воспитания детей.

— Но вы, мужчины, не цените наш труд, вот что мне обидно.

Наоборот, я очень ценю, Наташа, твой труд, но также ценю и свой и даже смею думать, что мой труд гораздо важнее твоего, ибо я получаю жалованье, на которое мы существуем.

Логика Степана Степановича была настолько тяжеловесна и дубовато-убийственна, что Наталья Андреевна умолкала, хотя не соглашалась с ним ни в чем.

В сущности весь вопрос сводился к тому, чтобы нанять прислугу и дать возможность Наталье Андреевне время от времени ходить в театр или в кино, бывать на

собраниях, читать книги и газеты, до которых она была большая охотница. Но Степан Степанович был „либера

лом старого пошиба“ и довольно ловко доказывал, что женское равноправие—само по себе, а обязанность жен

щины работать на кухне и няньчить детей — тоже само по себе. Наем же прислуги он признавал „хозяйственно

нецелесообразным с материальной точки зрения“, хотя сам ежемесячно тратил около 20 рублей на попойки в ресторанах с товарищами-сослуживцами.

Однажды Наталья Андреевна встретилась с подругой по гимназии, которая служила в губженотделе. Подруга расспросила ее о семейной жизни и была крайне возму

щена поведением Степана Степановича, прикрепившего

жену к кухне и детям. Она рассказала Наталье Андреевне о достижениях женщины в советской республике, об

освобождении жены-хозяйки от ига хозяина-мужа, о воз

можности для женщины быть хозяйкой и матерью и в то же время принимать участие в общественной работе, без которой была уже не жизнь, а серое обывательское прозябание.

Наталья Андреевна не была, конечно, настолько невежественна, чтобы не знать о подобных вещах, но речи подруги взбудоражили ее, и она опять „взбунтовалась“ против мужа.

Нужна же мне, наконец, хоть крошечка свободы!— волновалась она, наступая на Степана Степановича.— Большинство замужних женщин имеют возможность в из

вестные часы дня выходить из дому... ну, прогуляться, что-ли, проветриться... заглянуть в музей, в картинную галлерею... походить по магазинам, наконец... словом, подышать вольным воздухом... А я не могу из дому шагу

ступить, ибо на мне лежат цепи, которыми ты приковал меня к кухне и семье.

— Помилуй, Наташа, да чего же тебе не хватает?— искренно удивлялся Степан Степанович.— Я, кажется, не стесняю тебя ни в чем... не держу на привязи, как ты говоришь... Ну, конечно, тебе иногда приходится посуе

титься на кухне и около детей, но на то ты и женщина, чтобы делать женскую работу.

— Я требую, чтобы ты нанял прислугу,— заявила Наталья Андреевна.— Я не отказываюсь от женской работы, но нужно же знать предел... Я хочу время от вре

мени иметь свободную минутку, чтобы распорядиться ею по своему усмотрению. Ведь вы же, советские служащие, пользуетесь очередными отпусками. Почему же нам, домашним хозяйкам, никакого отпуска не полагается?

— Я ничего не имею против отпуска домашним хозяйкам,— проговорил Степан Степанович.— Я могу даже нанять прислугу, но если нанять прислугу, то ты останешься совсем без работы и будешь скучать от безделья.

— Не бойся, работы и на меня хватит. Если бы ты хоть немножко пожил на моем положении, небось другое бы запел.

Ничего бы не запел,— возразил Степан Степанович. На твоем положении не так уж страшно пожить. Не желаешь ли, я сделаю опыт. — Какой?

Через два дня мне дадут очередной отпуск. Я буду свободен на две недели. Так вот я предоставляю тебе волю в течение хотя бы одной недели ходить и гулять, где угодно, а сам займусь кухней и детьми. Пони

маешь, ты сдаешь мне, если можно так выразиться, свою кухонную управительскую должность, я принимаю таковую и буду все делать сам, начиная от затапливания