тельныхъ сочиненій, въ основаніе которыхъ легли разборы «Пуссенова остроумія» 62. На самомъ же дЪлЪ, какъ мы сейчасъ рто понимаемъ, настоящій Пуссенъ проявляется въ картинахъ природы, въ пейзажахъ и въ близкихъ къ нимъ по духу миѳологическихъ сюжетахъ. И это не случайно. Воскресшіе подъ кистью мастера легендарныя мѣстности и древніе миѳы воспроизводятъ его пониманіе соразмЪрности всего, его вЪру въ возможность гармоническаго сосуществованія самыхъ разнородныхъ началъ въ мірозданіи.
Но только боги Пуссеновой Эллады какъ бы крещеные боги. Этотъ характерный нормандецъ не могъ отказаться, даже во имя своего культа древнихъ, отъ основъ родного вЪрованія 53. Къ тому ate, такой фанатикъ антич
mente quel uomo е stato un grand’ istoriatore e grande favoleggiatore!».— Эти слова выдвигаютъ изумительный «даръ разсказчика», который дѣйствительно жилъ въ Пуссенѣ и который нерѣдко даже мѣшалъ проявленію его «дара живописца». — Характерны и слѣдующія слова Пуссена въ письмѣ къ своему другу Стеллѣ, касаю
щіяся картины «Сборъ манны» (нынѣ въ Луврѣ): «МнѢ удалось найти извѣстное распредѣленіе для картины г. Шантелу и извѣстныя естественныя позы, которыя показываютъ въ іудейскомъ народѣ бѣдственное его положеніе и томящій го
лодъ, а также радость и счастье, въ которомъ онъ находится, и изумленіе его наполняющее, ува
женіе и почтеніе, которыя онъ испытываетъ къ своему законодателю; женщины перемѣшаны съ дѣтьми и мужчинами всѣхъ возрастовъ и разнообразныхъ темпераментовъ. Все это вещи, кото
рыя доставятъ удовольствіе всякому, кто сумѣетъ ихъ вычитать» . Иллюстраціей къ подобнымъ исканіямъ П. можетъ въ Эрмитажѣ служить его прекрасная картина «Моисей источаетъ воду».— Часто Пуссенъ, въ угоду выразительности, мѣ
нялъ даже пріемы техники. Такъ, въ письмѣ къ тому же Стеллѣ онъ говорилъ, что онъ исполнилъ картину «Армида похищаетъ Ринальдо» въ осо
бой манерѣ, «имѣя въ виду, что тема но существу мягкая, въ контрастъ картинѣ для г. де - ла - Врильеръ («Камиллъ и школьный учитель»), ко
торая исполнена въ болѣе строгой манерѣ, что и разумно, такъ какъ сюжетъ здѣсь героическій». Позже всѣ законы экспрессивности были кодифицировапы, и въ такомъ видѣ «система Пуссенабыла доведена до абсурда. Большіе курьёзы встрѣ
чаются,напримѣръ,въ докладахъ Тестелена (1675 г.) «Conférences sur l’expression générale et particulière». Интересный графическій матеріалъ по тому же вопросу представляетъ собой сборникъ гравюръ
Леклерка съ рисѵпковъ Лебрена «Caractères des Passionsgravés sur les dessins de l’illustre M. Le Brun(Луврская халкографія).
52 Часть «дискурсовъ» Академіи живописи, темами для которыхъ послужили картины Пус
сена, была опубликована H. Jouin: «Conférences de l’Academie Royale de peinture et de sculpture», Pa
ris, 1883. — Фелибіепъ посвящаетъ 14 страницъ своему толкованію картины «Елеазаръ и Ревекка(тема использована и для дискурса Шампэня) и 21 страницу — толкованію «Манны». О «Слѣпыхъ въ Іерихонѣ» толкуетъ (въ 1667 г.) Себ. Бурдонъ, восхищающійся, между прочимъ, тѣмъ, что ка
ждая фигура на этой картинѣ Пуссена напоми
наетъ какую-либо изъ знаменитыхъ античныхъ статуй. Лебренъ въ своемъ докладѣ о «Маннѣ
настаиваетъ на томъ, что Пуссенъ выказалъ себя истиннымъ поэтомъ, такъ какъ, представивъ въ фигурахъ разнообразные контрасты, онъ поступилъ согласно тѣмъ законамъ, которые поэзія предписываетъ театру. Кромѣ того, на разборѣ картинт, Пуссена построены доклады Филиппа де Шампэнь (на темы: «Вакханаліи», «Ре
векка» и «Чума филистимлянъ»: послѣдняя тема была снова использована Ж. Б. де Шампэнь), Нокре («Восхищеніе св. Павла»—картина, послу
жившая темой еще для одного доклада Лебрёнс), Н. Луара («Потопъ») и т. д.
53 Былъ ли Пуссенъ религіозенъ въ томъ смыслѣ, какъ это понимается обыкновенно, въ этомъ можно сомнѣваться. Однако, не надо забывать, что извѣстная крѣпость и искренность рели
гіозныхъ убѣжденій были присущи въ ту эпоху расцвѣта французской культуры даже приверженцамъ античной философіи, даже тѣмъ са
мымъ мыслителямъ, которые уже вступили на путь, приведшій впослѣдствіи къ Вольтеру. Въ одномъ письмѣ къ Шантелу (1650 г.) Пуссенъ издѣвается надъ чудомъ, совершеннымъ съ кре
стомъ, принесеннымъ флорентинскими палом
никами, однако, насмѣшка надъ суевѣріемъ еще не значитъ, чтобы мастеръ былъ лишенъ уваженія къ религіи вообще. Ничего не дока
зываетъ также и пассажъ въ другомъ письмѣ о предпочтеніи П„ въ качествѣ темы, «Семи таин
ствамъ»— «Семи исторій, въ которыхъ была бы изображена странная игра фортуны». Эта «бу
та да» могла вырваться у художника изъ досады па то, что пріятель его понуждалъ снова взяться за темы, уже использованныя имъ (для Поццо). Съ другой стороны, стоицизмъ Пуссена отличпо вязался съ мыслями христіанской церкви о бренности всего земного. Во всякомъ случаѣ, Пус
сенъ не былъ матеріалистомъ. Что онъ отдавалъ себѣ отчетъ въ мистическомъ началѣ художественнаго творчества, доказываетъ его обыкно
венное ожиданіе «избраннаго момента»—«moment d’élection» (мы бы сказали «вдохновенія») для занятія искусствомъ. Въ одномъ изъ писемъ къ де Нуайе онъ толкуетъ объ «углубленномъ вгля
дываніи» въ предметы, ведущемъ къ истинному
познанію ихъ. Вполнѣ понятно, что воспитанникъ гуманизма Пуссенъ не могъ не подчинять все въ жизни и творчествѣ началу «разума», однако, на самомъ дѣлѣ въ немъ жилъ большой поэтъ-про
видецъ, и лучшее, что имъ создано, не поддается разумному анализу. Наконецъ, кромѣ ряда свидѣ
тельствъ въ письмахъ и картинахъ Пуссена о строгомъ и вдумчивомъ его отношеніи къ предметамъ религіознымъ, мы имѣемъ и свидѣтель