автору, что опыт надо показать на фоне буфонады, карикатуры, скэтча.
Так поставил тему драматург и так же тонко и удачно разрешил ее и постановщик—Г. А. Сахновский.
Эта полная конгениальность автора и режиссера и создали, в общем, законченное и цельное зрелище.
Граф Строданов—В. Г. Соскин. (Рис. худ. М. М а р и з е).
Это не гротеск, это тоньше: трех‘актная карикатура, представление большого числа эстрадных „эксцентриков“.
Все выдержано блестяще в этом стиле—и костюмы, и жесты, и интонации всех действующих лиц, за исключением мистера Вэбба и студента Цванцига, что резко подчеркивает основную мысль
режиссера: настоящая обезьяна на фоне обезьяноподобных людей. А подлинных людей только эти двое—Взбб и Цванциг, знающие что обезьянаобезьяна.
И художник Радаков написал, вместо декораций, огромные карикатуры, точно вырванные из
„Simplicissimuss’a,“ в полном согласии с замыслом режиссера и автора.
Но самый анекдот все же несколько растянут— он много выиграл бы, будучи умещен в двух актах: острота положений разжижается, зритель в напряженности ожидания, часто ничем не разрешающегося.
Разыграна эта буфонада, за немногими исключениями, превосходно. И первенство в этом спек
такле — Соскину. Он дал жуткую в своей достоверности обезьяну. Вся роль его, бессловесная, в мимике, в жестах, в движении. Он бесподобно сымитировал гориллу, с высоким совершенством, но я не знаю, имитация эта — в плане ли искусства подлинно-сценического?
Думаю, что это — Kleinkunst, искусство иного порядка.
Олень талантливый актер Хохлов (студент Цванциг). И эта роль, в числе многих им созданных, превосходна по яркости и законченности. Замечательно верный тип—сентиментального глуповатого и восторженного немецкого студента.
Хохлов — актер, мало оцененный, а он большой талант и очень разнообразный, с редким даром перевоплощения.
Мистер Вэбб—Ленин. Отлично сделано. В тонах легкой иронии, без инфернального уклона, чем соблазнился бы здесь актер менее чуткий. Именно так: скучающий, пресыщенный набоб, легко и весело презирающий людей.
А „в общем и целом“ — пустячок, который, однако, будет нравиться сплошь неэпмановской публике коршевских пятниц. Ведь „они“ любят когда их щекочат. В этом, если хотите, трагедия для автора: он хотел бы их посердить, а они... гогочут!..
Е. Янтарев.
Кто сказал, что у спектакля может быть юбилейная дата, что у спектакля есть давность, календарь и летоисчисление?
Кто вообразил, что „Принцесса Турандот“, повторялась сто раз и „Чудо св. Антония“ двести раз? Какая близорукость и рассеянность и какое верхоглядство!
Нет, спектакль, если он спектакль, еслп он отдан театру и если он сам—театр, никогда не повторяется, живет один раз, рождается в первом акте и умирает в последнем. У спек
такля только одно рождение и только одна смерть! И в свою неповторимую жизнь спектакль загорается страстями и сжигает эти страсти до т л а, разбрасывает все искры своей жизнерадостности и последними силами борется с своей трагической судьбой.
У спектакля много романов и только одна любовь, много неприятностей и только одно страдание, много привязанностей и только одно увлечение, много сюрпризов и только одна радость.
Спектакль мечтает о бессмертии, но всецело принадлеягит смерти! Спектакль вериг в органическое развитие своей жизпи в небытии, а на самом деле лишен даже загробного бытия.
Как яге успеть спектаклю в эту одну свою жизнь — изжигь все страсти и зажить со всем вдохновением, любить, скорбеть, улыбаться, радоваться, нападать на недругов и защищаться от ураганов,—до предельности в беспредельных стихиях, до конца, до конца, до конца!
О, как бы успеть ощутить спектаклю — за
Театр б. „Корш“. „Опыт мистера Вэбба“.
Так поставил тему драматург и так же тонко и удачно разрешил ее и постановщик—Г. А. Сахновский.
Эта полная конгениальность автора и режиссера и создали, в общем, законченное и цельное зрелище.
Граф Строданов—В. Г. Соскин. (Рис. худ. М. М а р и з е).
Это не гротеск, это тоньше: трех‘актная карикатура, представление большого числа эстрадных „эксцентриков“.
Все выдержано блестяще в этом стиле—и костюмы, и жесты, и интонации всех действующих лиц, за исключением мистера Вэбба и студента Цванцига, что резко подчеркивает основную мысль
режиссера: настоящая обезьяна на фоне обезьяноподобных людей. А подлинных людей только эти двое—Взбб и Цванциг, знающие что обезьянаобезьяна.
И художник Радаков написал, вместо декораций, огромные карикатуры, точно вырванные из
„Simplicissimuss’a,“ в полном согласии с замыслом режиссера и автора.
Но самый анекдот все же несколько растянут— он много выиграл бы, будучи умещен в двух актах: острота положений разжижается, зритель в напряженности ожидания, часто ничем не разрешающегося.
Разыграна эта буфонада, за немногими исключениями, превосходно. И первенство в этом спек
такле — Соскину. Он дал жуткую в своей достоверности обезьяну. Вся роль его, бессловесная, в мимике, в жестах, в движении. Он бесподобно сымитировал гориллу, с высоким совершенством, но я не знаю, имитация эта — в плане ли искусства подлинно-сценического?
Думаю, что это — Kleinkunst, искусство иного порядка.
Олень талантливый актер Хохлов (студент Цванциг). И эта роль, в числе многих им созданных, превосходна по яркости и законченности. Замечательно верный тип—сентиментального глуповатого и восторженного немецкого студента.
Хохлов — актер, мало оцененный, а он большой талант и очень разнообразный, с редким даром перевоплощения.
Мистер Вэбб—Ленин. Отлично сделано. В тонах легкой иронии, без инфернального уклона, чем соблазнился бы здесь актер менее чуткий. Именно так: скучающий, пресыщенный набоб, легко и весело презирающий людей.
А „в общем и целом“ — пустячок, который, однако, будет нравиться сплошь неэпмановской публике коршевских пятниц. Ведь „они“ любят когда их щекочат. В этом, если хотите, трагедия для автора: он хотел бы их посердить, а они... гогочут!..
Е. Янтарев.
Кто сказал, что у спектакля может быть юбилейная дата, что у спектакля есть давность, календарь и летоисчисление?
Кто вообразил, что „Принцесса Турандот“, повторялась сто раз и „Чудо св. Антония“ двести раз? Какая близорукость и рассеянность и какое верхоглядство!
Нет, спектакль, если он спектакль, еслп он отдан театру и если он сам—театр, никогда не повторяется, живет один раз, рождается в первом акте и умирает в последнем. У спек
такля только одно рождение и только одна смерть! И в свою неповторимую жизнь спектакль загорается страстями и сжигает эти страсти до т л а, разбрасывает все искры своей жизнерадостности и последними силами борется с своей трагической судьбой.
У спектакля много романов и только одна любовь, много неприятностей и только одно страдание, много привязанностей и только одно увлечение, много сюрпризов и только одна радость.
Спектакль мечтает о бессмертии, но всецело принадлеягит смерти! Спектакль вериг в органическое развитие своей жизпи в небытии, а на самом деле лишен даже загробного бытия.
Как яге успеть спектаклю в эту одну свою жизнь — изжигь все страсти и зажить со всем вдохновением, любить, скорбеть, улыбаться, радоваться, нападать на недругов и защищаться от ураганов,—до предельности в беспредельных стихиях, до конца, до конца, до конца!
О, как бы успеть ощутить спектаклю — за
Театр б. „Корш“. „Опыт мистера Вэбба“.