въ самый моментъ созданія этой очаровательной коды не доносился до его пріюта кровожадный ревъ Террора.
Все твореніе Фрагонара, какъ и твореніе Ватто, посвящено женской любви и природѣ. Но только въ качествѣ героинь мы у него не встрѣтимъ ни Лауры, ни Гретхенъ, ни даже сдержанныхъ кокетокъ, которыхъ любилъ Ватто, а почти исключительно на сценѣ у него des créatures faciles, и его романъ всегда сразу переходитъ въ страстный натискъ, въ сдачу и обладаніе. Но, въ свою очередь, отъ Byuié онъ отличается большей темпераментностью, большей страстностью. У Byuié чистенькіе пастухи и пастушки, аппетитныя богини и мужественные боги сходятся для любовныхъ игръ и потѣхъ. Схо
дятся, расходятся и снова сходятся въ другихъ комбинаціяхъ. II такъ они всѣ между собой похожи, что самое представленіе объ измѣнѣ въ подобной Цитерѣ должно отсутствовать. У Фрагонара на сценѣ болѣе опредѣленныя лица и опредѣленная «нацѣленность вожделѣнія» съ вытекающей отсюда тревогой. Больше у него и «проявленій жизни». Яснѣе сказывается, напри
мѣръ, общественное положеніе героевъ, бытовыя черты, обстановка. Но и у
Фрагонара пары сходятся и расходятся, «играютъ» и даже «шалятъ» съ любовью, а вслѣдствіе этого и получается большее впечатлѣніе измѣны,
грѣха, хотя о грѣховности всѣ забыли и думать. Твореніе Вушё можетъ даже показаться по-своему цѣломудреннымъ, рядомъ съ болѣе углубленнымъ и все же смѣющимся надъ всякой глубиной твореніемъ Фрагонара.
Отношеніе Фраго къ пейзажу также очень своеобразнаго оттѣнка. II къ деревьямъ, къ небу, къ скаламъ, къ водометамъ, къ полямъ и даже къ строгой античной архитектурѣ у него проявляется его чисто-южная чувствен
ность, его порывистое желаніе какъ-то все обнять и зацѣловать. Э-іементы
пейзажа Фраго ведутъ свое происхожденіе все изъ того же источника — отъ генуэзца Кастильоне, этого истиннаго учителя всѣхъ тѣхъ, которые въ XYI11 вѣкѣ пожелали взглянуть «за границы человѣческаго общества». Отъ Кастильоне идутъ и самые ритмы его пейзажныхъ композицій, это обираніе въ грозди фигуръ, эти «развалы» стадъ, въ сочномъ копошеніи ко
торыхъ не сразу выищешь отдѣльныя формы животныхъ и поселянъ. Но «темпъ» у Фраго ускоренъ до чрезвычайности, акценты подчеркнуты до высшей яркости, а страстность, съ которой мастеръ проводитъ заимство
ванные мотивы, оказывается ст»,ль пламенной, что о заимствованіи трудно и вспомнить.—Эта «бысгрость». эта ярость, эта страстность Фрагонара моментами выдаетъ его увлеченіе и другимъ оргіастомъ живописи — Рубен
сомъ. II все же, при всѣхъ своихъ связяхъ Фраго остается самимъ собой, какимъ-то одержимымъ поверхностными, быстро смѣняющимися эгоистично
чувственными порывами. Это яркій, цвѣтистый мотылекъ, перелетающій съ цвѣтка на цвѣтокъ и забывающій мри каждомъ новомъ услажденіи о предыдущихъ.
Все твореніе Фрагонара, какъ и твореніе Ватто, посвящено женской любви и природѣ. Но только въ качествѣ героинь мы у него не встрѣтимъ ни Лауры, ни Гретхенъ, ни даже сдержанныхъ кокетокъ, которыхъ любилъ Ватто, а почти исключительно на сценѣ у него des créatures faciles, и его романъ всегда сразу переходитъ въ страстный натискъ, въ сдачу и обладаніе. Но, въ свою очередь, отъ Byuié онъ отличается большей темпераментностью, большей страстностью. У Byuié чистенькіе пастухи и пастушки, аппетитныя богини и мужественные боги сходятся для любовныхъ игръ и потѣхъ. Схо
дятся, расходятся и снова сходятся въ другихъ комбинаціяхъ. II такъ они всѣ между собой похожи, что самое представленіе объ измѣнѣ въ подобной Цитерѣ должно отсутствовать. У Фрагонара на сценѣ болѣе опредѣленныя лица и опредѣленная «нацѣленность вожделѣнія» съ вытекающей отсюда тревогой. Больше у него и «проявленій жизни». Яснѣе сказывается, напри
мѣръ, общественное положеніе героевъ, бытовыя черты, обстановка. Но и у
Фрагонара пары сходятся и расходятся, «играютъ» и даже «шалятъ» съ любовью, а вслѣдствіе этого и получается большее впечатлѣніе измѣны,
грѣха, хотя о грѣховности всѣ забыли и думать. Твореніе Вушё можетъ даже показаться по-своему цѣломудреннымъ, рядомъ съ болѣе углубленнымъ и все же смѣющимся надъ всякой глубиной твореніемъ Фрагонара.
Отношеніе Фраго къ пейзажу также очень своеобразнаго оттѣнка. II къ деревьямъ, къ небу, къ скаламъ, къ водометамъ, къ полямъ и даже къ строгой античной архитектурѣ у него проявляется его чисто-южная чувствен
ность, его порывистое желаніе какъ-то все обнять и зацѣловать. Э-іементы
пейзажа Фраго ведутъ свое происхожденіе все изъ того же источника — отъ генуэзца Кастильоне, этого истиннаго учителя всѣхъ тѣхъ, которые въ XYI11 вѣкѣ пожелали взглянуть «за границы человѣческаго общества». Отъ Кастильоне идутъ и самые ритмы его пейзажныхъ композицій, это обираніе въ грозди фигуръ, эти «развалы» стадъ, въ сочномъ копошеніи ко
торыхъ не сразу выищешь отдѣльныя формы животныхъ и поселянъ. Но «темпъ» у Фраго ускоренъ до чрезвычайности, акценты подчеркнуты до высшей яркости, а страстность, съ которой мастеръ проводитъ заимство
ванные мотивы, оказывается ст»,ль пламенной, что о заимствованіи трудно и вспомнить.—Эта «бысгрость». эта ярость, эта страстность Фрагонара моментами выдаетъ его увлеченіе и другимъ оргіастомъ живописи — Рубен
сомъ. II все же, при всѣхъ своихъ связяхъ Фраго остается самимъ собой, какимъ-то одержимымъ поверхностными, быстро смѣняющимися эгоистично
чувственными порывами. Это яркій, цвѣтистый мотылекъ, перелетающій съ цвѣтка на цвѣтокъ и забывающій мри каждомъ новомъ услажденіи о предыдущихъ.