дились, нѣтъ, наконецъ, стараго говора и настоящаго «москвича». Не то было въ 50-хъ годахъ, когда Москва являлась центромъ еще сильнаго въ то время славянофильства, сугубаго патріотизма и очагомъ чисто-русскаго
направления мысли, а главнымъ образомъ чувства, яко бы самобытнаго и много въ себѣ содержащаго, отвергавшаго почти все, что переносилось къ намъ изъ «гнилого Запада». Чувства эти были особенно горячи именно въ описываемые годы,—вскорѣ послѣ Крымской кампаніи».
Самобытность Москвы 50-хъ годовъ, отмѣчаемая всѣми ея лѣтописцами, отличается поразительнымъ единствомъ, проникаетъ собой всѣ сто
роны жизни, начиная съ внѣшности города и кончая семейными отношеніями, житеискои философіеи, увеселеніями и религіозными обрядами. О внѣшнемъ обликѣ Москвы, кромѣ сообщеній современниковъ, подробно разсказываютъ литографіи и гравюры, въ большинствѣ своемъ сумѣвшія схватить своеобразныя черточки Москвы. Быстро выросшій на пепелищѣ 1812 года, городъ до второй половины XIX столѣтія оставался почти неприкосновеннымъ: то же пестрое разнообразіе улицъ, гдѣ громадные барскіе дворцы чередуются съ деревянными домиками и топкими пустырями, тѣ же сгаринныя церкви, окруженныя широкими дворами, заросшими травой, та же сказочная громада Кремля, царящая надъ городомъ, та же во
сточная суета и тѣснота въ «городѣ», въ безконечныхъ полутемныхъ рядахъ...
Въ царствованіе Николая I Москву украшаютъ нисколько грандіозныхъ церквей и казенныхъ зданій: храмъ Христа Спасителя, Кремлевскій дворецъ, провіантскіе магазины на Остоженкѣ, Малый театръ и т. д., но европеизируется только центръ города; остальныя улицы все такъ же тѣсны, грязны до непроходимости, темны ночью. Единообразіе обывательскихъ
домовъ нарушаютъ барскіе дворцы Александровскихъ и Екатерининскихъ временъ, частью заколоченные и разрушающіеся, частью перешедшіе къ купцамъ и подъ казенныя учрежденія. Во многихъ мѣстахъ тянулись за
боры, поросшіе травой пустыри, унылыя громадныя площади. Даже въ центрѣ города, на мѣстѣ теперешняго Нарышкинскаго сквера находилась сѣнная площадь, жуткая и грязная. Чахлые и запущенные бульвары служили пріютомъ для «жуликовъ» и разныхъ темныхъ личностей. Видъ старой Москвы, по словамъ старожиловъ, напоминаютъ глухія улицы и пе
реулки теперешняго Замоскворѣчья. «Неболыиіе, деревянные, одноэтажные, часто даже неоштукатуренные дома и домики, большею частью съ мезонинами, встрѣчались на каждомъ шагу...» 1).
Городского самоуправленія еще не существовало, а заботы администраціи о благоустроиствѣ были довольно ограничены. О мракѣ, царившемъ по ночамъ на московскихъ улицахъ, и грязи, дѣлавшей ихъ непроходимыми весной и осенью, единогласно свидѣтельствуютъ всѣ современ
ники. Освѣщеніемъ города завѣдывалъ брандъ - маіоръ, фонарщики же набирались преимущественно изъ штрафованныхъ солдатъ 2). На большомъ разстояніи стояли «замечательно тускло» горѣвшіе фонари, «укрѣп
1) „Русск. Вѣд.“ 1911 Г. № 153.
2) Никифоровъ. «Старая Москва». Т. I, стр. 42.
направления мысли, а главнымъ образомъ чувства, яко бы самобытнаго и много въ себѣ содержащаго, отвергавшаго почти все, что переносилось къ намъ изъ «гнилого Запада». Чувства эти были особенно горячи именно въ описываемые годы,—вскорѣ послѣ Крымской кампаніи».
Самобытность Москвы 50-хъ годовъ, отмѣчаемая всѣми ея лѣтописцами, отличается поразительнымъ единствомъ, проникаетъ собой всѣ сто
роны жизни, начиная съ внѣшности города и кончая семейными отношеніями, житеискои философіеи, увеселеніями и религіозными обрядами. О внѣшнемъ обликѣ Москвы, кромѣ сообщеній современниковъ, подробно разсказываютъ литографіи и гравюры, въ большинствѣ своемъ сумѣвшія схватить своеобразныя черточки Москвы. Быстро выросшій на пепелищѣ 1812 года, городъ до второй половины XIX столѣтія оставался почти неприкосновеннымъ: то же пестрое разнообразіе улицъ, гдѣ громадные барскіе дворцы чередуются съ деревянными домиками и топкими пустырями, тѣ же сгаринныя церкви, окруженныя широкими дворами, заросшими травой, та же сказочная громада Кремля, царящая надъ городомъ, та же во
сточная суета и тѣснота въ «городѣ», въ безконечныхъ полутемныхъ рядахъ...
Въ царствованіе Николая I Москву украшаютъ нисколько грандіозныхъ церквей и казенныхъ зданій: храмъ Христа Спасителя, Кремлевскій дворецъ, провіантскіе магазины на Остоженкѣ, Малый театръ и т. д., но европеизируется только центръ города; остальныя улицы все такъ же тѣсны, грязны до непроходимости, темны ночью. Единообразіе обывательскихъ
домовъ нарушаютъ барскіе дворцы Александровскихъ и Екатерининскихъ временъ, частью заколоченные и разрушающіеся, частью перешедшіе къ купцамъ и подъ казенныя учрежденія. Во многихъ мѣстахъ тянулись за
боры, поросшіе травой пустыри, унылыя громадныя площади. Даже въ центрѣ города, на мѣстѣ теперешняго Нарышкинскаго сквера находилась сѣнная площадь, жуткая и грязная. Чахлые и запущенные бульвары служили пріютомъ для «жуликовъ» и разныхъ темныхъ личностей. Видъ старой Москвы, по словамъ старожиловъ, напоминаютъ глухія улицы и пе
реулки теперешняго Замоскворѣчья. «Неболыиіе, деревянные, одноэтажные, часто даже неоштукатуренные дома и домики, большею частью съ мезонинами, встрѣчались на каждомъ шагу...» 1).
Городского самоуправленія еще не существовало, а заботы администраціи о благоустроиствѣ были довольно ограничены. О мракѣ, царившемъ по ночамъ на московскихъ улицахъ, и грязи, дѣлавшей ихъ непроходимыми весной и осенью, единогласно свидѣтельствуютъ всѣ современ
ники. Освѣщеніемъ города завѣдывалъ брандъ - маіоръ, фонарщики же набирались преимущественно изъ штрафованныхъ солдатъ 2). На большомъ разстояніи стояли «замечательно тускло» горѣвшіе фонари, «укрѣп
1) „Русск. Вѣд.“ 1911 Г. № 153.
2) Никифоровъ. «Старая Москва». Т. I, стр. 42.