Но вопрос должен разрешиться по линии—был ли западно-европейский футуризм прогрессивным, революционным в то
время, когда его наследовал российский футуризм и далее— Леф. Конечно, был.
Западно-европейский футуризм, с его воспеванием движения, быстроты, точности, всего городского (урбанизм), смел импрессионизм, бывший по сути своей малокровно-впечатлительным, нечетким, расплывчатым искусством, орудовавшим блеклыми красками и индивидуально-мистическим, сверхчувственным набором слов; смел и остатки символизма с его трусливыми, рабски подражательными иносказаниями. Всему этому букету томных, буржуазно-интимных переживаний человеческой души и сантиментам футуризм противопоста
вил и воспел машину с ее быстротой; поэтическим уголкам и символическим рощам он противопоставил город со всей разнообразностью его шумов и движений.
Футуризм разделался самым решительным образом со всеми эстетическими канонами и авторитетами.
Эти каноны и авторитеты, естественно, были насквозь буржуазны, насыщены открыто или скрыто идеологией капиталистического гнета, мистического предопределения, всем арсеналом лирических, душевных, сантиментальных надстроек доброй старой идеалистической философии.
Прав т. Пельше, когда лишний раз напоминает, что искусство - всегда оружие класса, но почему же он проходит мимо прогрессивной революционной роли западно-европейского футуризма в смысле уничтожения этих старых орудий идеологического порабощения.


Знаю штампованное возражение: ведь футуризм с 1912—13 годов становится орудием воинствующего империализма.


Да, безусловно. Больше того, каждый марксист легко отдает себе отчет в том, что борьба футуризма с импрессионизмом, символизмом и остатками натурализма (а заодно и со всеми авторитетами) являлась идеологическим рефлексом в искусстве на внутриклассовую борьбу между средними капита
А. Родченко.Плакат.