носивших лубки, большее место начинает занимать лубочная книга... Правительство полицейско-самодержавного режима, само не будучи заинтересованным в просвещении народа, не стремилось к широкой пропаганде через лубок. Но
зорко следило за всеми попытками частных организаций и лиц влиять на крестьянские массы, в корне пресекая все противоречащее ревностному отстаиванию «неприкосновенных самодержавных основ».
Иные условия представляет Советская Россия. Город стремится к самому тесному сближению с деревней и к воздействию на нее. Но в то же время многое еще от прадедовского уклада в деревне до сих пор сохранило свою жизненность. Вот эти обстоятельства заставляют по - особому разрешить художественно-общественную проблему плаката и лубка для деревни.
Говорить о возрождении старого лубка, создавшегося как форма народного творчества, теперь было бы беспочвенно, ибо исчезли окончательно те общественно-бытовые условия, которые питали искусство простовика. Эти условия вернуться не могут, следовательно, не возродится и старая народная картинка. Но если лубок умер, как самобытное творчество, то это еще не значит, что его формой сейчас нельзя воспользоваться, как удобным средством воздействия, имеющим в деревне традиционные корни. Вопрос о
лубке, следовательно, может ставиться не в порядке реставрации отжившей формы в ее подлинной сущности, а в порядке использования традиционной формы, имеющей глубокие симпатии в народе, исполь
зования ее с совершенно иными целями, нежели те, которые были присущи старому лубку.
Это будет не «народное» искусство в старом смысле слова, применявшемся к старинному простовику. Это не будет и искусство «для народа», как понимали его роль просветители и популяризаторы из среды либеральной интеллигенции. Термины «народный» и «для народа» потеряли свою значимость в условиях нынешней русской действительности. Поэтому новый революционный лубок мы не назовем ни «народным», ни «для народа».
Новый лубок будет тем агитационным искусством воздействия, а не выражения, форма которого является типичной для искусства пролетариата в настоящий момент. Форма выражения этого нового лубка предполагается не пассивно-созерцательная, резонерски-повествовательная, как в старой народной картинке, а активно-воздействующая Эта форма мыслится, как специальная форма агитации в деревне...
В городских условиях лубок беспомощен. Он слишком наивен для города по своим темам и слишком медлителен по приемам развертывания сюжета. Его задавит, оттеснит наиболее сильный собрат, ловкий, крикливый, нахаль
ный, типичный горожанин—плакат. И более мудрая, разносторонняя, богатая средствами выразительности книга.
Но в то же время городской плакат не всегда понятен в деревне. Крестьянина не только нужно позвать, но ему еще надо и втолковать, его надо также и убедить. Плакат роль толкователя на себя не берет. Он очень прыток. Он член лиги «Время». Он постоянно спешит. И крестьянину психологически чужда его лапидарная внешняя форма.
Книга все еще тяжела для крестьянской массы в ее целом. И вот тут-то и выступает, со своей серединой между книгой и плакатом-формой, лубок. В старом одеянии в избу войдет революционер и исподволь начнет свою разрушительную работу над устоями косного быта и консервативных убеждений...
Лубок нравится крестьянину своим цветистым оперением. Он играет роль декоративного украшения, потребность в котором сильна в деревенском обиходе. Неприглядная суровость бревенчатых стен обычно скраши
вается, почти без разбора, всякой картинкой. И сейчас в любой избе все «красные углы» оклеены самыми разнообразными листами. Тут и изображение «Афона», и «Бой под Цусимой», и «Куропаткин», и реклама чайной фирмы