Мы подошли вплотную к 3 пункту: целый ряд инженеров-изобретателей-электротехников в Москве и Ленинграде работает сейчас над кон
струированием аппаратов (будущих «музыкальных инструментов»), звучащих непосредственно электрическою энергией, без грубых «посред
ников», вроде архаических уже сегодня, «жильных струн». Они сделали уже немалые успехи и совершенно очевидно, что только эти (и дальнейшие, разумеется) успехи дадут нам тот новый и необходимый звуковой материал, с которым можно будет продуктивно работать над проблемою радио-музыки—все остальное обречено на немилосердное «искажение» радио-передачею,
И снова: этого мало. На эти аппараты мы возлагаем великие надежды совсем в другой плоскости: только с их помощью мы выберемся, наконец,, из тупика «камерной» музыки:
Довольно грошевых истин— Из сердца старое—вытри. Улицы—наши кисти!
Площади—наши палитры! Это—Маяковский. А вот Гастев:
Радио—капельмейстер.
Циклоно-виолончель-соло.
По сорока башням смычкам. Фанфары по экватору.
Симфония по параллели 7. Хоры по меридиану 6.
Электро-струны к земному центру. Продержать шар земли в музыке 4 времени года. (Слушайте, слушайте!)
Звучат по орбите 4 месяца пианиссимо. Сделать 4 минуты фортиссимо. Оборвать на неделю.
Грянуть вулкано—фортиссимо кресчендо. Держать на вулкано полгода. Спускать до нуля.
Свернуть оркестраду.
Что это—бред? Нет: это мечты поэта-рабочего и директора ЦИТ’ж о «пачке ордеров», которую он, быть-может, еще и успеет (хотя бы в первой половине) передать из своей ЦИТадели изумленному и оглушенному миру. Не верите? Ну,—пусть это сказка поэта-рабочего... с чего, однако, она взбрела ему в голову? Не показательно ли самое направление современной музыкально-поэтической фантазии?
«Музыка, рассчитанная на города, департаменты, государства».
И о чем же прикажете мечтать, когда «сущая» музыка такая жалкая, кисло-сладенькая, а техническая наша слабость тормозит осуществление реально иной «чаемой»? Автор дважды уже пытался дебютировать с «гуд
ками» и что же? Один только «Гужон» еще кое-как на пол-Москвы хватает,
покрывая своим ревом все остальные... какая уж там «симфония»! А коли, «не хватает» звучности фабричных гудков, о чем же, повторяю, мечтать прикажете? Ясно: об аппарате Термена или Ржевкина, установленном на планирующем над Москвою аэро.
Аэро-радио-симфония! Ее-то мы во всяком случае еще услышим.
Наконец—о последнем, четвертом «пункте». Техника—техникой, а без глубокого теоретического продвижения далеко не уедешь на одной технике. Но и тут нам изумительно везет: сама техника дает нам в руки небывало точные методы и средства для теоретического изучения нашего материалу. Музыкальная наука, благодаря электрификации «инвентаря», идет нынче гигантскими шагами: мы уже владеем такими «тайнами» организации звукового материала, которые не могли бы раскрыться ни перед какою «гениальною интуицией»,—мы недалеки от возможности строить музыку
струированием аппаратов (будущих «музыкальных инструментов»), звучащих непосредственно электрическою энергией, без грубых «посред
ников», вроде архаических уже сегодня, «жильных струн». Они сделали уже немалые успехи и совершенно очевидно, что только эти (и дальнейшие, разумеется) успехи дадут нам тот новый и необходимый звуковой материал, с которым можно будет продуктивно работать над проблемою радио-музыки—все остальное обречено на немилосердное «искажение» радио-передачею,
И снова: этого мало. На эти аппараты мы возлагаем великие надежды совсем в другой плоскости: только с их помощью мы выберемся, наконец,, из тупика «камерной» музыки:
Довольно грошевых истин— Из сердца старое—вытри. Улицы—наши кисти!
Площади—наши палитры! Это—Маяковский. А вот Гастев:
Радио—капельмейстер.
Циклоно-виолончель-соло.
По сорока башням смычкам. Фанфары по экватору.
Симфония по параллели 7. Хоры по меридиану 6.
Электро-струны к земному центру. Продержать шар земли в музыке 4 времени года. (Слушайте, слушайте!)
Звучат по орбите 4 месяца пианиссимо. Сделать 4 минуты фортиссимо. Оборвать на неделю.
Грянуть вулкано—фортиссимо кресчендо. Держать на вулкано полгода. Спускать до нуля.
Свернуть оркестраду.
Что это—бред? Нет: это мечты поэта-рабочего и директора ЦИТ’ж о «пачке ордеров», которую он, быть-может, еще и успеет (хотя бы в первой половине) передать из своей ЦИТадели изумленному и оглушенному миру. Не верите? Ну,—пусть это сказка поэта-рабочего... с чего, однако, она взбрела ему в голову? Не показательно ли самое направление современной музыкально-поэтической фантазии?
«Музыка, рассчитанная на города, департаменты, государства».
И о чем же прикажете мечтать, когда «сущая» музыка такая жалкая, кисло-сладенькая, а техническая наша слабость тормозит осуществление реально иной «чаемой»? Автор дважды уже пытался дебютировать с «гуд
ками» и что же? Один только «Гужон» еще кое-как на пол-Москвы хватает,
покрывая своим ревом все остальные... какая уж там «симфония»! А коли, «не хватает» звучности фабричных гудков, о чем же, повторяю, мечтать прикажете? Ясно: об аппарате Термена или Ржевкина, установленном на планирующем над Москвою аэро.
Аэро-радио-симфония! Ее-то мы во всяком случае еще услышим.
Наконец—о последнем, четвертом «пункте». Техника—техникой, а без глубокого теоретического продвижения далеко не уедешь на одной технике. Но и тут нам изумительно везет: сама техника дает нам в руки небывало точные методы и средства для теоретического изучения нашего материалу. Музыкальная наука, благодаря электрификации «инвентаря», идет нынче гигантскими шагами: мы уже владеем такими «тайнами» организации звукового материала, которые не могли бы раскрыться ни перед какою «гениальною интуицией»,—мы недалеки от возможности строить музыку