Никто не возразил. Все согласились.
И вот нас стригут под гребенку производственных планов, под гребенку уровня культуры режиссуры, под гребенку вкусов руководства. В результате все сценарии похожи. Их писали все и никто. Картины от этого не получаются. За то, что получи
лось, не может ответить никто, потому что никто целиком ничего не делал.
Профессия сценариста — неполноценная профессия.
Неправильно думать, что это происходит только из-за слабости руководства, только из-за низкой квалификации режиссуры. Неполноценность профессии заложена в том, как она поставлена в кинематографическом производстве.
Еще никто не подумал, что сценарий — литература. И характерно, что как сценарий печатают в журнале кинематографически некультурную работу Ильфа и Петрова «Однажды летом»— домашние остро
ты, претендующие быть кинематографом. Характерно, что Ю. Н. Тынянов, задуманного как сценарий и как сценарий перво
начально написанного «Поручика Киже» для печати переделал в рассказ.
Сценарий еще не вошел в литературу. А пока этого не будет, квалификация сценариста будет низка, он будет лишен производственного уважения, он будет лишен другой аудитории, кроме ведомственной аудитории худотдела той фабрики, на которой он работает.
Это отступление от темы, но отступление законное. Я не мыслю себе откровенного разговора о своей работе вне освещения взаимоотношений с людьми, для которых я эту работу делаю.
Тут не описка. Сценарист принужден делать работу для кого-нибудь. Литератор пишет для читателя, с которым он говорит через журнал. Драматург для зрителя —
через театр. Сценарист для режиссера, который делает с его работой все, что он захочет. Он его обязательно для себя переделает.
Режиссура, за редкими исключениями, сценарно малограмотна. Высококвалифицированная режиссура не умеет излагать сво
их мыслей. Но когда дело доходит до чу
жих мыслей, то каждый становится компетентным. Если не переделывают сами, то «осуществляют недоверие».
Тексты к одному из моих сценариев режиссер поручил писать высококвалифици
рованному литератору. Увидев картину, я обнаружил, что чужая подпись стоит под
текстами, которые делал я. Писатель переставил два слова. Но он написал тексты своей рукой, и эта его работа удовлетворяла режиссера. Текст стал литературным.
Это недоверие к сценаристу доходит до того, что один из пунктов резолюции о ра
боте художественного отдела фабрики. Росфильм провозглашает необходимость борьбы с халтурой профессиональных сценаристов. Не с халтурой вообще, не с писательской халтурой, не с режиссерской, а только с халтурой сценариста. Так зачеркивают профессию.
Писатель не может написать статьи о том, что он перестает писать романы, потому что ему не нравятся редакторы. Это
показалось бы абсурдом. А вот Н. Зархи декларировал, что он перестает работать в кино, и это никого не задело.
Оговариваюсь, я нахожусь в условиях, наилучших из существующих в кино. Мою работу не переделывают до постановки по десяти раз, я имею дело с культурными
консультантами. Но это не меняет положения — я все равно не узнаю в картине сце
нария, потому что процесса режиссерской работы проконтролировать невозможно в тех условиях, в которых мы работаем.
Контроль и обсуждение минуют работу по постановкам. Она бесконтрольна.
Я не хочу ограничивать свободу режиссуры. Но я хочу видеть результат своей работы. И если на театре Мейерхольд переделывает для себя пьесы Гоголя и Остров
ского, Олеши и Эрдмана, то эти пьесы существуют и независимо от работы Мейерхольда. И я хочу, чтобы mоя работа су
ществовала не только в вольной переделке того режиссера, который ее ставит, но и сама по себе. А этого до сих пор нет.
И вот почему так трудно до сих пор сценаристу самому определять свое развитие, вот почему в творческие вопросы
преходится включать самые обыкновенные административные отношения. Вот почему кинематография отстает и картины обезличены.
И так же обезличен сценарист.
Мне поэтому трудно говорить о линии развития моей работы в кино. Она рвется, эта линия, благодаря административному вмешательству. Мою работу официально рассматривают как полуфабрикат. И поэтому кое-что мне приходится рассматри
вать как административное недоразумение. У меня есть сценарий, выдуманный и написанный в одну ночь. Этот сценарий был написан как дань требованиям руководства.
И вот нас стригут под гребенку производственных планов, под гребенку уровня культуры режиссуры, под гребенку вкусов руководства. В результате все сценарии похожи. Их писали все и никто. Картины от этого не получаются. За то, что получи
лось, не может ответить никто, потому что никто целиком ничего не делал.
Профессия сценариста — неполноценная профессия.
Неправильно думать, что это происходит только из-за слабости руководства, только из-за низкой квалификации режиссуры. Неполноценность профессии заложена в том, как она поставлена в кинематографическом производстве.
Еще никто не подумал, что сценарий — литература. И характерно, что как сценарий печатают в журнале кинематографически некультурную работу Ильфа и Петрова «Однажды летом»— домашние остро
ты, претендующие быть кинематографом. Характерно, что Ю. Н. Тынянов, задуманного как сценарий и как сценарий перво
начально написанного «Поручика Киже» для печати переделал в рассказ.
Сценарий еще не вошел в литературу. А пока этого не будет, квалификация сценариста будет низка, он будет лишен производственного уважения, он будет лишен другой аудитории, кроме ведомственной аудитории худотдела той фабрики, на которой он работает.
Это отступление от темы, но отступление законное. Я не мыслю себе откровенного разговора о своей работе вне освещения взаимоотношений с людьми, для которых я эту работу делаю.
Тут не описка. Сценарист принужден делать работу для кого-нибудь. Литератор пишет для читателя, с которым он говорит через журнал. Драматург для зрителя —
через театр. Сценарист для режиссера, который делает с его работой все, что он захочет. Он его обязательно для себя переделает.
Режиссура, за редкими исключениями, сценарно малограмотна. Высококвалифицированная режиссура не умеет излагать сво
их мыслей. Но когда дело доходит до чу
жих мыслей, то каждый становится компетентным. Если не переделывают сами, то «осуществляют недоверие».
Тексты к одному из моих сценариев режиссер поручил писать высококвалифици
рованному литератору. Увидев картину, я обнаружил, что чужая подпись стоит под
текстами, которые делал я. Писатель переставил два слова. Но он написал тексты своей рукой, и эта его работа удовлетворяла режиссера. Текст стал литературным.
Это недоверие к сценаристу доходит до того, что один из пунктов резолюции о ра
боте художественного отдела фабрики. Росфильм провозглашает необходимость борьбы с халтурой профессиональных сценаристов. Не с халтурой вообще, не с писательской халтурой, не с режиссерской, а только с халтурой сценариста. Так зачеркивают профессию.
Писатель не может написать статьи о том, что он перестает писать романы, потому что ему не нравятся редакторы. Это
показалось бы абсурдом. А вот Н. Зархи декларировал, что он перестает работать в кино, и это никого не задело.
Оговариваюсь, я нахожусь в условиях, наилучших из существующих в кино. Мою работу не переделывают до постановки по десяти раз, я имею дело с культурными
консультантами. Но это не меняет положения — я все равно не узнаю в картине сце
нария, потому что процесса режиссерской работы проконтролировать невозможно в тех условиях, в которых мы работаем.
Контроль и обсуждение минуют работу по постановкам. Она бесконтрольна.
Я не хочу ограничивать свободу режиссуры. Но я хочу видеть результат своей работы. И если на театре Мейерхольд переделывает для себя пьесы Гоголя и Остров
ского, Олеши и Эрдмана, то эти пьесы существуют и независимо от работы Мейерхольда. И я хочу, чтобы mоя работа су
ществовала не только в вольной переделке того режиссера, который ее ставит, но и сама по себе. А этого до сих пор нет.
И вот почему так трудно до сих пор сценаристу самому определять свое развитие, вот почему в творческие вопросы
преходится включать самые обыкновенные административные отношения. Вот почему кинематография отстает и картины обезличены.
И так же обезличен сценарист.
Мне поэтому трудно говорить о линии развития моей работы в кино. Она рвется, эта линия, благодаря административному вмешательству. Мою работу официально рассматривают как полуфабрикат. И поэтому кое-что мне приходится рассматри
вать как административное недоразумение. У меня есть сценарий, выдуманный и написанный в одну ночь. Этот сценарий был написан как дань требованиям руководства.