№ 10 (56) ПРОЖЕКТОР. — Прощай, Федя Кузнецов. Прощай, товарищ и друг. Ты много воевал и много любил в своей жизни. И жен- щина вместе со мною постелила тебе постель. Мы подняли Федю за ноги иплечи имедленно опу- стили в воду; в последний раз качнулся над водою его византийский профиль, и мутная вода сомкнулась над ним; только носки щегольских сапог торчали еще поверх. Я вспомнил, как шил ему бригадный сапожник, и пожа- лел снять их с него. Мы закидали Федю землей и хо- рошо утоптали ее, чтобы не размыло весной. Тут жен- щина заправила под платок мокрые волосы, перекрестила Федину могилу и протянула мне холодное ребрышко руки. Она сказала: . — Ну, прощай, салазгё... Теперь по-разному нам подаваться. Вот тогда подержал я эту холодную куриную ручку в своей, медлил я ее отпустить и поцеловал ее дважды в ладонь, черную от земли. Женщина отняла руку и сказала: а — Ну, вот, офицерь ты, что ли, чтобы ручки цело- вать. И я не мамзель какая, а тварь пропащая. Все-таки минутку она на меня посмотрела еще и пере- крестила по воздуху: — Ну, сохрани тебя бог, шпана безродная, — она сказала серьезно и ласково: — Хоть с человеком раз в жизни поспала, все легче... Я постоял еще над откосом. Дикий ветер трепыхал с моря. Спал Федя Кузнецов. И за много лет безбыт- ного ‘бродяжничества моего — подумал я о матери. Недосуг и война не дали мне закрыть самому лилова- тых век ее единственных глаз. Все же сказал я Феде еще: — Жива наша мать на земле, спи, товарищ, — и пошел прочь от предзимней его постели в чужой и вражеский город. Апрель, 25, Москва. на пароходе котлы, и мокрые небеса тяжело лежали на его реях. Все было мертво в порту, река мучительно хлестала о гранит, и мелкие суденышки прыгали на воде, царапая мачтами небо. Мы отыскали высокие двери элеватора, я приоткрыл их, и тяжелая крыса шлепнулась о мои ноги. Федя Кузнецов лежал на полу в рогоже; я раскутал его, его византийский профиль был цел и прекрасен по-прежнему, и только левую спокойную руку слегка попортили крысы. Я срезал острым ножом боевые нашивки с его гимнастерки и вырвал из фуражки звезду. Я забросил все это в угол, прикрыл платком. Федины руки, знавшие и холодную жестокость вин- товки, и бессмертную мягкость женской горячей груди, женщина перекрестила его и поцеловала в высокий мно- горечивый лоб, и вдвоем понесли мы отсюда его на рогоже на монастырское кладбище. Мы медленно шли шаг за шагом, и женские руки, вцепившиеся в края рогожи, были выносливее моих. Кладбище было за пор- том, на монастырской горе, и мы несли на нескончаемую эту, укутанную туманом гору Федю Кузнецова, мы слы- шали короткое и стремительное дыхание друг друга и не могли отцепить своих рук от краев тяжелевшей рогожи. Мы принесли Федю на монастырское кладбище и положили его у самого срыва, откуда в вбсну виден речной простор и далекая синева моря; ножом и облом- ком лопаты мы выкопали ему сырую постель насколько могли глубоко; земля была холодна и мокра, мы выби- рали ее полными пригоршнями, и пот лил потоками с нас. Уже ободняло, и медленно отрывался туман от земли, обвисая на сучьях монашествующих берез. Мы молча работали, мокрые волосы женщины прилипли к ее щекам. Наконец, стала постель Феде по росту; была она неумело постелена, но желали мы оба ему самого покой- ного сна. Я встал возле Феди в последний раз на колени и поцеловал его руку, попорченную крысами, и лоб неиз‘яснимой белизны; я сказал ему: Попытка военного. переворота в Португалии. Лавры Примо-де-Ривера, захватившего власть в Испании, не давали покоя португельским Скалозубам. Несколько сот военных, с майором Камара во главе, арестовали ряд членов правительства и провозгласили военную диктатуру. Попытка окончилась неудачей: Войска, оставшиеся верными республиканскому правительству, заставили сдаться отряд Камары. Во время столкиовения.было убито и ранено около ета человек, На нашем снимке—тюрьма в Лиссабоне, захваченная мятежниками.