видуальности, совершенно естественно пришли къ чрезвычайно далеко расходящимся политическимъ выводамъ. Несравненно существеннѣе тотъ недостатокъ, что историки просто игнорируютъ цѣлыя стороны революціоннаго процесса развитія, притомъ какъ разъ въ особенности важныя стороны. Авторы видятъ по большей части лишь поверхностныя волны
революціи. Революція сводится для нихъ почти исключительно къ парламентской борьбѣ и партійнымъ интригамъ, къ народнымъ возстаніямъ и битвамъ революціонныхъ армій. Вулканическія массы, клокочущія въ
глубинѣ, замѣчаются ими лишь постольку, поскольку раздраженіе этихъ массъ время отъ времени обнаруживается въ уличныхъ демонстраціяхъ, процессіяхъ и возстаніяхъ.
Находимъ ли мы, напр., въ крупныхъ историческихъ работахъ о французской революціи ближайшія данныя объ экономическомъ состояніи Франціи передъ 1789 годомъ,—т. е. не только о ея финансахъ, но и объ экономическомъ положеніи различныхъ промысловыхъ группъ, въ особенности крестьянства и парижскихъ ремесленниковъ, какъ цеховыхъ,
такъ и внѣцеховыхъ? Находимъ ли мы въ этихъ работахъ ближайшія данныя объ экономическихъ противорѣчіяхъ между Парижемъ съ одной стороны и торговыми городами юга и юго-запада—съ другой? Находимъ ли въ нихъ хотя бы до нѣкоторой степени отчетливое описаніе экономической и налоговой политики революціонныхъ правительствъ и ея вліянія на различные классы? Конечно, обо всемъ этомъ имѣются спеціальныя изслѣдованія, но для общихъ историческихъ работъ эти вопросы почти вовсе не существуютъ. Но вѣдь невозможно понять великую классовую борьбу конца 18-го вѣка, не зная ея экономической
подоплеки. Конечно, послѣ 1824 г., когда Минье выпустилъ свою „Исторію французской революціи“, почти общимъ мѣстомъ для всѣхъ историковъ сдѣлалось то положеніе, что французская революція представляла въ существенномъ борьбу дворянства и духовенства съ одной стороны и „третьяго сословія,“ буржуазіи—съ другой. Однако съ такимъ схематическимъ пониманіемъ недалеко уйдешь даже въ томъ случаѣ, если по примѣру нѣкоторыхъ новѣйшихъ историковъ начнешь раздѣлять „третье сословіе“ на состоятельную буржуазію, нашедшую свое политическое представительство въ жирондистахъ, и на широкую якобинскую массу.
Уже съ первыхъ своихъ политическихъ выступленій „третье сословіе“ представляло не что-либо единое и однородное, а совокупность различныхъ экономическихъ группъ съ многообразно расходящимися интересами. И чѣмъ болѣе сламывалось сопротивленіе дворянства и связаннаго съ нимъ высшаго духовенства, тѣмъ рѣзче выступали противорѣчія интересовъ внутри самого „третьяго сословія.“
Историки великой французской революціи почти вовсе не замѣчаютъ этого классоваго разслоенія „третьяго сословія“ и лежащихъ въ его основѣ экономическихъ условій. Мнѣ извѣстна только одна работа,
которая дѣлаетъ шагъ въ этомъ направленіи: Карлъ Каутскій, „Противорѣчія классовыхъ интересовъ въ 1789 г.“ Въ итогѣ—и для новѣйшихъ
изслѣдователей революціонной эпохи борьба различныхъ партій: жирондистовъ, дантонистовъ, робеспьеристовъ, маратистовъ, гебертистовъ и т. д., представляется не слѣдствіемъ опредѣленныхъ классовыхъ группи
революціи. Революція сводится для нихъ почти исключительно къ парламентской борьбѣ и партійнымъ интригамъ, къ народнымъ возстаніямъ и битвамъ революціонныхъ армій. Вулканическія массы, клокочущія въ
глубинѣ, замѣчаются ими лишь постольку, поскольку раздраженіе этихъ массъ время отъ времени обнаруживается въ уличныхъ демонстраціяхъ, процессіяхъ и возстаніяхъ.
Находимъ ли мы, напр., въ крупныхъ историческихъ работахъ о французской революціи ближайшія данныя объ экономическомъ состояніи Франціи передъ 1789 годомъ,—т. е. не только о ея финансахъ, но и объ экономическомъ положеніи различныхъ промысловыхъ группъ, въ особенности крестьянства и парижскихъ ремесленниковъ, какъ цеховыхъ,
такъ и внѣцеховыхъ? Находимъ ли мы въ этихъ работахъ ближайшія данныя объ экономическихъ противорѣчіяхъ между Парижемъ съ одной стороны и торговыми городами юга и юго-запада—съ другой? Находимъ ли въ нихъ хотя бы до нѣкоторой степени отчетливое описаніе экономической и налоговой политики революціонныхъ правительствъ и ея вліянія на различные классы? Конечно, обо всемъ этомъ имѣются спеціальныя изслѣдованія, но для общихъ историческихъ работъ эти вопросы почти вовсе не существуютъ. Но вѣдь невозможно понять великую классовую борьбу конца 18-го вѣка, не зная ея экономической
подоплеки. Конечно, послѣ 1824 г., когда Минье выпустилъ свою „Исторію французской революціи“, почти общимъ мѣстомъ для всѣхъ историковъ сдѣлалось то положеніе, что французская революція представляла въ существенномъ борьбу дворянства и духовенства съ одной стороны и „третьяго сословія,“ буржуазіи—съ другой. Однако съ такимъ схематическимъ пониманіемъ недалеко уйдешь даже въ томъ случаѣ, если по примѣру нѣкоторыхъ новѣйшихъ историковъ начнешь раздѣлять „третье сословіе“ на состоятельную буржуазію, нашедшую свое политическое представительство въ жирондистахъ, и на широкую якобинскую массу.
Уже съ первыхъ своихъ политическихъ выступленій „третье сословіе“ представляло не что-либо единое и однородное, а совокупность различныхъ экономическихъ группъ съ многообразно расходящимися интересами. И чѣмъ болѣе сламывалось сопротивленіе дворянства и связаннаго съ нимъ высшаго духовенства, тѣмъ рѣзче выступали противорѣчія интересовъ внутри самого „третьяго сословія.“
Историки великой французской революціи почти вовсе не замѣчаютъ этого классоваго разслоенія „третьяго сословія“ и лежащихъ въ его основѣ экономическихъ условій. Мнѣ извѣстна только одна работа,
которая дѣлаетъ шагъ въ этомъ направленіи: Карлъ Каутскій, „Противорѣчія классовыхъ интересовъ въ 1789 г.“ Въ итогѣ—и для новѣйшихъ
изслѣдователей революціонной эпохи борьба различныхъ партій: жирондистовъ, дантонистовъ, робеспьеристовъ, маратистовъ, гебертистовъ и т. д., представляется не слѣдствіемъ опредѣленныхъ классовыхъ группи