ровокъ и созданныхъ ими противорѣчій интересовъ, а порожденіемъ личнаго соперничества и честолюбій.
Неудовлетворительное состояніе исторической литературы отчасти обусловливается тѣсной связью современной исторической эпохи съ революціонной эпохой. Классовая борьба во французскомъ обществѣ конца 18-го вѣка во многихъ отношеніяхъ—предтеча, въ извѣстномъ смыслѣ—введеніе къ соціальной борьбѣ современности. При такой связи обѣихъ эпохъ буржуазный историкъ съ самаго начала приступаетъ къ дѣлу съ предвзятой
точки зрѣнія, и съ этой точки зрѣнія разсматриваетъ борьбу партій революціонной эпохи. Въ зависимости отъ собственнаго отношенія историка къ современной соціальной борьбѣ, всѣ требованія французскихъ революціонныхъ партій, идущія дальше его собственныхъ требованій, представляются ему преувеличеніемъ опредѣленныхъ принциповъ, излишествомъ, если только не прямо „безумствомъ“ народныхъ страстей,
подгоняемыхъ грубыми инстинктами. Отъ такой оцѣнки радикальныхъ стремленій, какъ ненормальности, какъ „болѣзненнаго проявленія народной фантазіи“, съ самаго начала до извѣстной степени застрахованъ изслѣдователь, поставившій передъ собою задачу: раскрыть причинную связь стремленій революціонныхъ низшихъ слоевъ народа съ ихъ жизненнымъ положеніемъ, съ условіями ихъ общественнаго бытія. Раскрывъ эту связь, изслѣдователь тѣмъ самымъ уже приходитъ къ историческому признанію этихъ стремленій.
Послѣ этого совершенно естественно и понятно, что въ крупнѣйшихъ либеральныхъ и консервативныхъ работахъ по исторіи французской революціи почти совершенно отсутствуетъ изученіе классовыхъ противорѣчій въ самомъ „третьемъ сословіи“, и что для большинства этихъ историковъ революціонная драма превращается въ чисто парламентскую игру интригъ и борьбы, а собственно народъ только по временамъ появляется на политической аренѣ какъ возставшая чернь и толпа,
послушно откликающаяся на призывы, исходящіе отъ якобинскихъ парламентскихъ командировъ.
Однако причина того, что историки революціи ограничиваются описаніемъ парламентской борьбы, законодательными актами и декретами, дѣятельностью политическихъ клубовъ и народными возстаніями,
лежитъ не исключительно въ ихъ историческихъ и политическихъ взглядахъ: она по меньшей мѣрѣ хотя бы отчасти заключается въ серьезныхъ трудностяхъ, съ которыми сопряжено полученіе матеріала для углубленія въ ту собственно революціонную работу, которую народъ развертывалъ подъ поверхностью парламентской жизни. Для перваго рода историческихъ работъ готовъ чрезвычайно богатый матеріалъ, отчасти уже сведенный въ
огромные сборники и имѣющійся въ большинствѣ крупнѣйшихъ національныхъ и университетскихъ библіотекъ. Напротивъ, для исторіи народныхъ стремленій и партійной дѣятельности въ годы 1789—1794 приходится съ большими трудностями заново отовсюду собирать необходимые матеріалы. Многое еще скрыто въ архивахъ или имѣется только въ большихъ парижскихъ библіотекахъ и въ Британскомъ Музеѣ.
Къ числу такихъ въ высокой степени цѣнныхъ матеріаловъ принадлежишь прежде всего колоссальная литература газетъ и памфлетовъ
Неудовлетворительное состояніе исторической литературы отчасти обусловливается тѣсной связью современной исторической эпохи съ революціонной эпохой. Классовая борьба во французскомъ обществѣ конца 18-го вѣка во многихъ отношеніяхъ—предтеча, въ извѣстномъ смыслѣ—введеніе къ соціальной борьбѣ современности. При такой связи обѣихъ эпохъ буржуазный историкъ съ самаго начала приступаетъ къ дѣлу съ предвзятой
точки зрѣнія, и съ этой точки зрѣнія разсматриваетъ борьбу партій революціонной эпохи. Въ зависимости отъ собственнаго отношенія историка къ современной соціальной борьбѣ, всѣ требованія французскихъ революціонныхъ партій, идущія дальше его собственныхъ требованій, представляются ему преувеличеніемъ опредѣленныхъ принциповъ, излишествомъ, если только не прямо „безумствомъ“ народныхъ страстей,
подгоняемыхъ грубыми инстинктами. Отъ такой оцѣнки радикальныхъ стремленій, какъ ненормальности, какъ „болѣзненнаго проявленія народной фантазіи“, съ самаго начала до извѣстной степени застрахованъ изслѣдователь, поставившій передъ собою задачу: раскрыть причинную связь стремленій революціонныхъ низшихъ слоевъ народа съ ихъ жизненнымъ положеніемъ, съ условіями ихъ общественнаго бытія. Раскрывъ эту связь, изслѣдователь тѣмъ самымъ уже приходитъ къ историческому признанію этихъ стремленій.
Послѣ этого совершенно естественно и понятно, что въ крупнѣйшихъ либеральныхъ и консервативныхъ работахъ по исторіи французской революціи почти совершенно отсутствуетъ изученіе классовыхъ противорѣчій въ самомъ „третьемъ сословіи“, и что для большинства этихъ историковъ революціонная драма превращается въ чисто парламентскую игру интригъ и борьбы, а собственно народъ только по временамъ появляется на политической аренѣ какъ возставшая чернь и толпа,
послушно откликающаяся на призывы, исходящіе отъ якобинскихъ парламентскихъ командировъ.
Однако причина того, что историки революціи ограничиваются описаніемъ парламентской борьбы, законодательными актами и декретами, дѣятельностью политическихъ клубовъ и народными возстаніями,
лежитъ не исключительно въ ихъ историческихъ и политическихъ взглядахъ: она по меньшей мѣрѣ хотя бы отчасти заключается въ серьезныхъ трудностяхъ, съ которыми сопряжено полученіе матеріала для углубленія въ ту собственно революціонную работу, которую народъ развертывалъ подъ поверхностью парламентской жизни. Для перваго рода историческихъ работъ готовъ чрезвычайно богатый матеріалъ, отчасти уже сведенный въ
огромные сборники и имѣющійся въ большинствѣ крупнѣйшихъ національныхъ и университетскихъ библіотекъ. Напротивъ, для исторіи народныхъ стремленій и партійной дѣятельности въ годы 1789—1794 приходится съ большими трудностями заново отовсюду собирать необходимые матеріалы. Многое еще скрыто въ архивахъ или имѣется только въ большихъ парижскихъ библіотекахъ и въ Британскомъ Музеѣ.
Къ числу такихъ въ высокой степени цѣнныхъ матеріаловъ принадлежишь прежде всего колоссальная литература газетъ и памфлетовъ